Нам с Катей удалось кое-как придержать разбушевавшегося Пети у входа. Стоя на улице перед «Пушкиным», без малейшей надежды его утихомирить, я решился сказать ему правду: «Ролан, вы уедете. Ни один человек в театре не поверит, что вы уехали из-за того, что Илзе не согласилась постричься! Обвинят во всем меня, скажут, что я не справился, понимаете?! Вы сломаете мне жизнь». «Меня никогда так не оскорбляли, как меня оскорбили эти люди, они не понимают, с кем они разговаривают!» – сотрясаясь всем телом, вопил Пети.

У Ролана была примета. Начиная с премьеры своего балета «Кармен» в 1949 году, когда он заставил свою жену Зизи Жанмер, исполнительницу главной роли, постричься «под мальчика», он всегда из суеверия перед премьерой должен был постричь кого-то из артистов. «Хотите, – в отчаянии воскликнул я, – я постригусь налысо, я могу побриться налысо, полностью, пусть Германн будет лысый!»

А Пети все время повторял, что хочет показать меня в своем балете абсолютно другим, таким, каким меня никто никогда не видел. И вдруг у Ролана загорается глаз, и он говорит: «Я хочу!» «Хорошо, завтра после репетиции пойдемте, куда хотите, я постригусь», – обреченно сказал я.

На следующий день Пети как ни в чем не бывало пришел на репетицию. С 1992 года, объявив маме, что «под бобрик – больше никогда!», я коротко не стригся. Со временем я как-то осознал, что мои волосы, возможно, являются единственным плюсом в моей минусовой внешности, а тут снова ненавистный «бобрик»! И в какой судьбоносный момент этот «бобрик» вновь появляется в моей жизни! Кошмар.

Пети, как истинный француз, доверяющий только своей «отечественной продукции», привел меня в салон «Guerlain», а у меня кудри, красивые, не поспоришь. Девушка-стилист озадаченно спрашивает: «Как стричь?» Ролан говорит: «Вот так!» – и показывает – «очень коротко». Она даже не поняла сразу: «Как так?» Он злобно повторил: «Вот так!» – и показывает «бобрик». Она отрезает, а он: «Еще». Она отрезает, он: «Еще». В общем, сердце мое обливалось кровью… Когда я был пострижен, Ролан тут же успокоился и пришел в благодушное состояние «незабудки».

К счастью, за эти полторы недели до премьеры мои волосы каким-то чудом успели отрасти. Я уже не выглядел «бобриком». Ролан такого эффекта явно не ожидал, но, совершив ритуальное действо, он больше не беспокоился по этому поводу.

56

Не успел утихнуть один скандал, вспыхнул следующий – теперь со мной. Пети начал ставить сцену в комнате Графини. Я прятался за зеркалом, а потом должен был выйти оттуда уже с пистолетом в руке. «Я так делать не буду, у Пушкина не так», – заявил я. «Что значит, вы так делать не будете?» – опешил он. «Потому что пистолет – это последний аргумент Германна. Сначала он пытается обратиться к Графине как к женщине, чтобы та открыла ему секрет трех карт; потом молит ее как мать и только потом, когда и это не получается, он начинает угрожать и достает пистолет», – разъяснил я свою мысль.