Пети мне тоже говорил, что у Семёновой в Парижской опере успех был в десять раз больше, чем у Лифаря. Он присутствовал на этих спектаклях. По фотографиям той поры видно, в какой потрясающей профессиональной форме была Марина Тимофеевна.

57

После класса в коридоре Пети подошел ко мне, взял за руку, посмотрел в глаза: «Я прошу прощения. Я перечитал сцену Германна с Графиней в спальне. Вы абсолютно правы – пистолет в начале неуместен, мы его достанем гораздо позже». Его ассистенты пришли в изумление: «Этого не может быть, чтобы ОН признался, что неправ! Такого не бывает, ОН на такое не способен!» Мы прошли в зал, Пети стал ставить дальше.

Когда осталась неделя до премьеры и в репетиционном зале собрали спектакль, оказалось, что несчастный Цискаридзе выходит на сцену в начале балета и практически не уходит оттуда до самого конца. Пятьдесят минут бесконечного танца…

Когда спектакль ставился, я слышал, как артисты кордебалета хихикали, что Пети сочиняет какую-то ерунду, старик выжил из ума. Но, когда Ролан собрал разрозненные сцены, как большой пазл, в единую картинку, я был поражен. Его фантазия и талант хореографа превращали тела танцовщиков то в крутящуюся рулетку, то в летящие в угаре игры́ в разные стороны карты…

За два дня до выхода на сценические репетиции выяснилось, что весь балет поставлен, кроме сцены Германна с последней картой! Осталось еще 64 такта бравурной музыки. Чувствую, сейчас мне опять придется прыгать, а сил нет к этому моменту никаких, я уже напрыгался, наползался, накрутился. А я – единственный исполнитель Германна, никакого второго состава не существовало. Значит, и все прогоны на сцене мои.

Стою, жду Пети в зале. Вдруг открывается дверь, заходит сияющий как солнце Ролан, а вместе с ним вваливается толпа, человек сорок, и пресс-секретарь театра Катя Новикова. Я в ужасе: «Катя, это кто?» Пресса! А Ролан доволен, смеется, кокетничает, встает, фотографируется, принимая то одну позу, то другую, то третью… Я не выдержал: «Господа, извините, пожалуйста, выйдите, у меня репетиция!» И выпроводил всех за дверь.

Кате Новиковой пришлось перевести Пети, что я недоволен. «Что значит, недоволен?» – удивился Ролан. «Вы мне должны поставить сцену с последней картой! Ставьте!» – рявкнул я. «Вы в этом балете, который я смотрел, так высоко прыгали…» – сказал тот невозмутимым тоном. «Какие прыжки? В „Баядерке“ много прыжков», – еле сдерживался я. «Нет, в „Баядерке“ мне не нравится, в „Лебедином“». – «Там целых четыре акта, какой вы хотите прыжок?» – процедил я сквозь зубы на исходе терпения. Он показал, я повторил. «Вот так хорошо», – радостно заключил Пети. Он сочинил сцену за три минуты! Из этого человека хореография просто «лилась рекой». «Теперь вы довольны?» – ядовито спросил меня гений.