«А когда выйдет твой роман?»
«Мы не очень плотно ужинаем, а потом вместе ложимся в постель… Боже правый, нет — я не читаю по системе… Боже милостивый, я не пишу каждый день!»
21 октября, вторник.
21 октября, вторник.
Сегодня годовщина Трафальгарского сражения[1294], а вчерашний день запомнится выходом романа «День и ночь». Утром я получила свои шесть экземпляров, пять из которых были сразу же отправлены, и, полагаю, они сейчас уже в клювах моих друзей[1295]. Нервничаю ли я? Как ни странно, совсем чуть-чуть; скорее я взволнована и рада. Во-первых, роман вышел в свет и с ним покончено; во-вторых, я немного почитала его и мне понравилось; и потом у меня появилась уверенность, что люди, чьим мнением я дорожу, вероятно, хорошо о нем отзовутся, а даже если нет, то я все равно смогу оправиться и начать новую книгу. Конечно, если Морган, Литтон и остальные будут в восторге, моя самооценка поднимется. Скучно встречаться с людьми, которые говорят банальности. Но в целом я понимаю куда стремлюсь и чувствую, что на сей раз я максимально использовала свой шанс; это позволяет мне философствовать, а вину за неудачу переложить на Бога. Прекрасные осенние дни сменяют друг друга; листья на деревьях точно редкие золотые монеты. Клайв вчера был в Клубе и якобы говорил со мной, а на самом деле со всеми присутствующими, некоторые из которых, полагаю, сочли его занудой и поблагодарили Бога, когда он покинул комнату.
О да, я бы хотела длинную рецензию на свой роман в «Times».
23 октября, четверг.
23 октября, четверг.
Первыми плодами «Дня и ночи» должны стать слова Клайва Белла: «Несомненно, произведение величайшего гения». Что ж, ему могло и не понравиться, ведь он критиковал «По морю прочь». Я, признаюсь, довольна, но не уверена, будто все так, как он пишет. Тем не менее это подтверждает, что я была права, когда ничего не боялась. Люди, чьим мнением я дорожу, едва ли будут столь же восторженны, но наверняка останутся на моей стороне. Причем я действительно уважаю мнение Клайва в той же мере, в какой не умею отстаивать свое перед Л. Суждения Клайва непостоянны, но всегда обусловлены его непосредственными чувствами. Думаю, больше всего я переживаю о том, что скажет Морган, и после его отчета окончательно успокоюсь. Слова трех-четырех человек имеют значение, а мнение остальных людей, если только они не будут аплодировать или свистеть мне, — нет. Вряд ли кто-то с высоким интеллектом, кроме моих друзей, станет читать этот очень длинный роман. Сейчас я должна заняться своей литературной поденщиной, а на ужин придет Кэ, и нет времени описывать вчерашний концерт. Пусть будут только похвалы мне. К тому же, надо поблагодарить Клайва[1296].