8 апреля советские войска вышли к домюнхенским границам Чехословакии на участке Подкарпатской Руси, а 14 апреля Молотов в беседе с Фирлингером дал согласие советского правительства на подписание предложенного чехословацкой стороной текста указанного соглашения, заявив при этом, что должен информировать о нем в порядке консультаций англичан и американцев. Ни те, ни другие не возражали и сочли возможным появление подобного соглашения, тем более что в главном оно совпадало с аналогичными соглашениями, подготовленными западными союзниками для подписания с бельгийским, голландским и норвежским правительствами. 8 мая Лебедев и Рипка поставили свои подписи под Соглашением об отношениях между советским Главнокомандующим и Чехословацкой администрацией после вступления советских войск на территорию Чехословакии[856]. Ни англичане, ни американцы не намерены были тогда подписывать аналогичные соглашения с чехословацким правительством, полагая, что конкретная военная ситуация пока не требует этого. Не подписано оно было и позже, когда в апреле 1945 г. американская армия вступила на территорию западной Чехии. Следует сказать, что текст советско-чехословацкого соглашения был весьма несовершенен с точки зрения его практической реализации и позволял каждой из сторон толковать отдельные его положения в свою пользу. Особенно это стало очевидным после вступления Красной Армии на территорию Закарпатья (Подкарпатской Руси) и привело к множеству недоразумений и конфликтов. Москва, принявшая негласное решение о присоединении Закарпатья к СССР (УССР), стремилась развернуть там под руководством коммунистов, как присланных из Советского Союза, так и местных, и при содействии советских военных органов «народное движение» за разрыв ПР с Чехословакией и «воссоединение» с братской Украиной. Деятельность чехословацкой правительственной делегации во главе с Ф. Немецем, прибывшей на освобожденную территорию ПР в конце октября 1944 г., была фактически заблокирована. Бенеш, в принципе не возражавший против передачи Закарпатья Советскому Союзу, решительно настаивал на том, что это должно произойти после восстановления Чехословакии в домюнхенских границах, т. е. после войны, и на законных основаниях. Ситуация в ПР и ее разные оценки Москвой и «чехословацким» Лондоном означали первую серьезную трещину в советско-чехословацких отношениях, основанных на договоре 1943 г. и майском соглашении 1944 г. Последние месяцы 1944 г. и начало 1945 г. были отмечены усилиями сторон сгладить на дипломатическом уровне возникшую напряженность в отношениях обоих государств. Обмен письмами между Сталиным и Бенешем в конце января 1945 г., касавшимися судьбы Закарпатья, казалось, внес ясность в этот вопрос[857]. Но Бенеш уже начал освобождаться от иллюзий, которые он питал в отношении Сталина и коммунистов некоторое время назад. Несовпадение, а точнее, противоположность слова и дела Москвы на освобожденной территории Чехословакии, в Подкарпатской Руси, вели к утере Бенешем веры в твердость обещаний Сталина, делали все более иллюзорными представления президента о возможности эволюции советского строя в демократическом направлении. Но вносить какие-либо коррективы во внешнюю политику было уже поздно: освобождение шло с востока, и, если Бенеш хотел в ближайшее время попасть на родину, а он этого хотел, то ехать надо было через Советский Союз. Обмен письмами между Бенешем и Сталиным внес определенную ясность в позиции СССР относительно времени формального решения вопроса (фактически он был решен) о государственно-правовой принадлежности Подкарпатской Руси. Тем не менее точки над «i» не были поставлены[858].