Министр Бакке снова был с нами. Он рассказал, что в лагере среди невоенных были также местные крестьяне, которых так недоставало на уборке урожая. Многие были брошены в лагерь без разбора, только из-за их фамилии: например, сорок человек носили фамилию Шварц, так как американцы искали партийного казначея. Другие также имели «подозрительные» имена. Не имея ни одной газеты, ни одной книги, нам приходилось раскладывать пасьянс, чтобы убить время.

Во время медицинского осмотра выяснилось, что 60 процентов заключенных недоедают, так, я потерял 30 фунтов, 20 находилось в катастрофическом состоянии и только 20 процентов в относительно нормальном. Люди рвали траву и добавляли ее в суп. Дважды заключенные из штатских подходили к забору из колючей проволоки. Оба были безжалостно расстреляны часовыми на вышках с 40-метрового расстояния. Холодало, необходимо было вставить рамы, и мне пришлось бритвой резать целлофан на окна. Нож у меня украли. 21 сентября у Гарпе был день рождения. Он был рассержен на слова Глейзе фон Хорстенау, который поздравил его «от имени независимого австрийца». Даже некоторые баварцы бравировали своей независимостью, как будто мы, немцы, не сражались вместе на войне и вместе проиграли ее и теперь нам предстояло отвечать за последствия.

Как утверждали сами американцы, они обеспечивали нам питание в 1500 калорий. Вследствие различных махинаций нам оставалось самое большее 800 калорий. Земля была очень холодной. Из-за истощения я спал по десять часов. Днем было одно удовольствие слушать Бакке[153]. К сожалению, он покончил с собой в Нюрнберге, после того, как на допросе ему пригрозили выдать его русским.

14 октября нас перевели в другой лагерь в Херцфельде. Мы встретили там фельдмаршалов фон Лееба, Листа и барона фон Вейхса. Они решили открыть к нашей встрече консервы. Нас набилось двадцать человек в одну комнату, нары и столы еще не были готовы. Немецкие солдаты на кухне предложили нам для обустройства доски. Когда мы переносили их, взвалив на плечи, лагерный комендант лейтенант Смит выстрелил из кольта в генерала Луца, потерявшего на войне трех сыновей. Когда наш комендант генерал-полковник Холлидт заявил протест, американский офицер сказал, что ему в принципе нет дела до мертвого немецкого генерала, даже фельдмаршала. В тот же вечер я был вызван вместе с генералом Хёрнляйном в комендатуру. Там нас принял американский сержант по фамилии Бек, по образованию учитель истории, бегло говоривший по-немецки. Он настаивал, что мы должны писать в военный суд, обещал снабдить бумагой, чернилами и лампой. Мы не хотели, чтобы он купил нас таким дешевым способом в такой манере общения. Он хотел нам польстить, задав вопрос, знаем ли мы, как он пометил нас в своем списке. Действительно, моя биография последних лет была изложена правильно и без пустот. Рядом с фамилией стояла буква Я. Что она значила? Признание высочайшей отваги. Я возразил: «Да, это так, но один ваш гангстер своровал это у меня. В журнале «Старз энд Страйпс» была картинка, на которой изображены ваши люди, повесившие на широкую грудь проститутки немецкий орден за отвагу». Он во всем признал нашу правоту, но он был всего лишь сержантом. Мне следовало вести себя тише, потому что он не сможет помочь мне, если меня арестуют. Я рассказал Холлидту о разговоре с американским сержантом. Ночью часовые расстреляли из пулеметов пленных, шедших в отхожее место. Жена одного генерала появилась в ближнем кустарнике. Стреляли и по ней, затем ее держали под арестом 17 дней.