С. Чуйков, народный художник, член-корреспондент Акад. худ. СССР, лауреат Сталинских премий».
Последнее ходатайство показалось работникам собеса более убедительным, бумагу пришили к делу через два года.
Среди сохранившихся документов Василия Павловича лежало и письмо Марии Павловны Калужниной, родной сестры. В 1966 году, за полгода до смерти брата, она спрашивает:
«...Я все забываю спросить, как у тебя с пенсией, не было ли каких затруднений...»
Василию Павловичу семьдесят шесть лет. «Затруднения» с оформлением кончились. Тридцать один рубль приходят ему, как мы видели, уже более четырех лет...
Фаустова хоронили на Комаровском кладбище январским холодным днем.
О, эта мистическая тайна совпадений — дня рождения и дня смерти — она прикоснулась и к Николаю Николаевичу.
Более семидесяти лет назад, когда в тюремной больнице у политкаторжанки Фаустовой родился мальчик, в тот счастливый день в некоей ненаписанной книге жизни вместе с радостью была помечена и печаль, пророческое извещение о конце...
Он был моим Стариком, моим Мастером, теперь все уходило в небытие.
Вокруг громоздились памятники его многочисленных знакомых писателей. Некоторые камни были излишне помпезными, родственники и после смерти искали эквивалент былого величия. Споры неудовлетворенных честолюбий продолжались и на погосте.
Частенько раньше мы приходили сюда с Фаустовым. Он бывал осторожен, обходил тех, с кем и при жизни не хотел бы встречаться, останавливался около тех, с кем дружил: профессор Наум Берковский, круговец Александр Самохвалов, прекрасный живописец Натан Альтман, Анна Андреевна Ахматова...
Высокий железный крест на могиле вырастал между двух каменных стен. За надгробной плитой каменная скамейка, чуть выше барельеф.
Обман произошел и здесь. Барельеф закрывает окошко, превращавшее две стены в срез тюремной камеры, куда «с передачею» шла Анна Андреевна в страшные годы ареста сына.
На левом крыле креста сидел металлический голубь, это он «гулил» в ее «Реквиеме».
Думал ли Фаустов, что этот великий плач матери будет напечатан?!
———
———