Или ты думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он пришлет Мне более, нежели двенадцать миллионов ангелов (Мф. 26: 54).
Или ты думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он пришлет Мне более, нежели двенадцать миллионов ангелов (Мф. 26: 54).
В Гефсиманскую ночь, молясь о спасении, Иисус обращался к Отцу:
И отошед немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! Если возможно, да минует меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты (Мф. 26: 39).
И отошед немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! Если возможно, да минует меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты (Мф. 26: 39).
Веничка, напротив, жаждет «чаши» с «красненьким» и «холодненьким», устремляясь навстречу гибели. В ресторане, куда герой является с тщетной надеждой на утреннюю порцию алкоголя, образ «чаши» обыгран оперными ариями. Первая – вагнеровский «Лоэнгрин»: «О-о-о, чаша моих прэ-э-эдков… О-о-о, дай мне наглядеться на тебя при свете зве-о-о-озд ночных…» (127) – вводит в повествование мотив Грааля:
Грааль, о котором поет «лебединый рыцарь», – сакраментальная чаша, на дне которой, согласно легенде, хранился крест с неусыхающей каплей крови Христа.
Вторая ария, исполняемая в ресторане: «О-о-о, для чего тобой я околодо-о-ован…» (127), – отрывок из оперы Шарля Гуно «Маргарита», основанной на первой части гетевского «Фауста». Как позднее замечает Веничка, мотив «чаши» проходит сквозь всю первую часть трагедии: «Возьмите хоть „Фауста“: кто там не пьет?» (169). Фауст при первом появлении держит в руках
Люстра по ассоциации с алкоголем – источник света, повергающий в вечную тьму. Фаустовский мотив