Выйдя из вагона на перрон, Веничка восклицает: «Царица Небесная, я – в Петушках!..» (Ерофеев 2003: 211) – но он не в Петушках, а в Москве как «тупике бытия». В конце поэмы повторяются, по неумолимой логике закольцовывания, и все главные темы, заданные вначале. Как в первых главках, Веничка и в последних оказывается в пространстве тотального отчуждения – только теперь это отчуждение в прогрессии, во вселенском масштабе. На стук героя, вопреки евангельскому: «Стучите, и отворят вам» (Матф. 7: 7), – не следует никакого ответа. Но никто не отвечает и сверху («…но правды нет и выше»): «все ‹…› путеводные звезды катятся к закату» (Ерофеев 2003: 214), ангелы смеются страшным смехом, а Господь – молчит. Веничку окружает космическая пустота, и на огромных улицах и площадях, среди огромных домов он видит только преследователей, только потусторонних мстителей.

Веничка задает отчаянные вопросы – почему и зачем? Почему четверка должна непременно убить героя? На этот вопрос отвечают: «А потому»; «Да потому» (Ерофеев 2003: 215); таков абсурдный ответ бездны, «жижи карего цвета»; ответ той бессмыслицы, которая плещется уже за пределами трагедии с мудростью Силена и дионисийской магмой. И все же – не получив другого ответа от тьмы, кроме отмены всех смыслов, мы должны получить его от самого убиваемого. И здесь все упирается во вторую загадку – в лейтмотив буквы «Ю», расплывающейся в конце красным.

Финал поэмы неразрывно связал эту букву со смертью Венички – из‐за нее герой и погиб. Веничка – мученик узнавания: он нисходит до девятого круга ада по летящим в бездну вагонам, чтобы «мысль разрешить», «дойти до самой сути». Он спускается в «подполье души» и мира, жертвует себя «темным силам», чтобы допытаться до последнего смысла. Поэтому он и вызывает на себя тьму – если угодно, потому и допивается «до чертиков», до безумия, раскалывающего сознание, чтобы постичь истину ценности. Только опытом предельного отчуждения, боли, только на грани уничтожения можно всерьез сказать «да» или «нет» миру. И значит, в Веничкином кошмаре за ним должны прийти, подвести к краю боли и уничтожить – чтобы осветить конечный смысл последней вспышкой сознанья, чтобы породить знание о решающей ценности на последнем пороге боли.

Он твердит себе, что «на тех весах вздох и слеза перевесят расчет и умысел» (Ерофеев 2003: 214), но устоит ли эта ценность – «вздоха и слезы» – перед ужасом богооставленности и уничтожающего ангельского смеха? Чтобы выяснить, надо дойти до самого конца, до нижней точки девятого круга Inferno. И вот – на границе небытия, в пароксизме небывалой боли, последним всплеском сознанья – Веничка отвечает буквой «Ю».