Итогом путешествия по трем безднам становится экстатический вывод: «Жизнь прекрасна – таково мое мнение» (Ерофеев 2003: 152). Это значит, что отныне (между Черным и Купавной) Веничка готов пригласить читателей разделить с ним бездны и руководить ими в их грядущих «дерзаниях». По многим признакам тот этап Веничкиной биографии, что разворачивается в восьми главках от Есина до Орехово-Зуева, является переломным.

Именно за этот примерно час пути ерофеевский герой достигает срединного рубежа между Москвой и Петушками, после которого совершенно изменятся повествовательный вектор поэмы, порождаемый ею мир, ее приемы и стиль. Все после Орехово-Зуева пойдет по-другому: линейное движение пресечется и завернется круговым; пространство яви превратится в сон, наваждение, бред; привычное течение времени запутается и сорвется в провал. Но зато до Орехово-Зуева Веничка достигает кульминационной точки своего духовного развития и обретает всю полноту бытия. Мало того, что на этих перегонах он выпивает значительно больше, чем на других, – он еще и вступает в единый круг пьющих, а значит, поднимается до высшей формы возлияния – общего застолья, пира, «симпосия».

И все же начиная с Павлово-Посада восходящая линия неуклонно переходит в нисходящую. Амплитуда раскачки «высокого – низкого» доходит до того максимума, после которого Веничкину логику с неизбежностью выбрасывает в алогизм, в параноидальный «самовозрастающий логос» (Ерофеев 2003: 181). Отныне путешествие и биография Венички продолжатся уже в совершенно других координатах.

В части между пятью или шестью глоткáми кубанской в Орехово-Зуеве и шестью, а потом тремя глоткáми перед условным 105 км сюжет начинает закручиваться в роковое кольцо. По ходу своего воображаемого путешествия автор подводит читателя к глобальным историософским итогам. «Алкогольный» обзор российского освободительного движения черноусым («Есино – Фрязево») завершается абсурдистской картиной тупика истории: «…Все в блевотине и всем тяжело!.. И так – до наших времен! вплоть до наших времен! Этот круг, порочный круг бытия – он душит меня за горло!» (Ерофеев 2003: 168). Веничка резко отчеркивает мировую историю «катастрофической» сентенцией: «…Всякая история имеет конец, и мировая история – тоже…» (Ерофеев 2003: 186).

Именно после этой сентенции герой поэмы и сам оказывается в катастрофической ситуации. После мнимого Усада с шестью и тремя глотками кубанской главный вопрос, который мучит Веничку, возвращается все время к одному: где проезжает электричка и куда она идет?