В конце августа 1988 года снова начались забастовки, и только теперь государство изъявило желание привлечь Валенсу и его соратников для ведения переговоров. «Польская экономическая головоломка состоит из трех основных частей: коммунистического правительства, неофициальных профсоюзов и источников финансовой помощи», — писал я[124]. Ни один из этих элементов не мог ничего решить в отрыве от двух других. 19 сентября после ожесточенных дебатов в сейме, во время которых премьер-министра Збигнева Месснера выбрали козлом отпущения за все неудачи в экономике, польское правительство смирилось. Для завершения реформ правительству нужны новые люди, сказал Ярузельский. Через несколько дней Мечиславу Раковскому, которого я знал по событиям 1968 года и круглому столу в мае 1988 года, выпала сомнительная честь стать премьер-министром очередного коммунистического правительства.

Это был опасный момент для всей Европы[125]. Что бы ни случилось: еще один военный переворот или советское вторжение, или даже передача власти «Солидарности» — сторонники жесткой политики обвинили бы во всем Горбачева и его реформы. Если бы Москва высказала мнение, что Польша слишком отклонилась от правильного пути, то время пошло бы вспять. Риску подверглись бы и перестройка, и отношения между Востоком и Западом. 29 сентября я отвез Онышкевича на Даунинг-стрит, где он поделился с заместителем премьер-министра Чарльзом Пауэллом своими надеждами на приезд Тэтчер, который объединил бы все движения ради прогресса, как экономического, так и политического. В течение месяца я несколько раз говорил с Пауэллом о предстоящем визите Тэтчер. 19 октября я написал ей лично и попросил, чтобы она сказала Ярузельскому и другим: если «Солидарность» выйдет на политическую арену, то Великобритания, да и весь остальной Запад будут видеть больше смысла в отсрочке выплат по существующим долгам, предложении новых кредитов и организации совместных предприятий.

В это время Раковский пошел на радикальные меры. Он закрыл колыбель «Солидарности» — судостроительный завод в Гданьске, на котором работал Валенса, объяснив это «чисто экономическими причинами» и принципами тэтчеризма. Это было ловушкой, писала Маргарет Тэтчер, неуклюжей, но от этого не менее опасной[126]. 2 ноября она прибыла в Польшу и стала первым британским премьер-министром, который когда-либо приезжал в эту страну. «В конце концов, она — героиня Польши», — написал я[127]. В тот же вечер Маргарет Тэтчер встретилась с Раковским и поняла, что он не такой уж ярый защитник закрытия верфи. Он просто приурочил закрытие к ее визиту, чтобы она была вынуждена его одобрить, но она заявила, что 90 процентов продукции делалось для СССР, и жизнеспособность этого предприятия напрямую зависела от обменного курса между злотым и рублем. Она сказала, что там, где нет нормального рынка, не может быть настоящих показателей прибыли или убытков.