Польские делегаты-коммунисты, окрестившие меня «главным зачинщиком» разлада, присоединились к общему шуму во дворе и вылили на меня ушат обвинений. Меня называли разжигателем войны и хулиганом. Мы собрали свои вещи и вернулись в Варшаву — кто на частнике, а кто в автобусе, присланном британским посольством. На следующее утро 8 мая часть из нас отправилась на службу в церковь св. Станислава, чтобы почтить память отца Попелушко. Затем многие улетели домой.

Я же сел в поезд, на следующее утро в 6.07 прибыл в Гданьск и получил приглашение на обед к отцу Генриху Янковскому, только что вернувшемуся из милиции, куда он ходил, чтобы вернуть милицейскую дубинку, оброненную во время нападения на церковь св. Бригитты. Мы обсудили идею с «планом Маршалла», и Адам Мих-ник, скрывавшийся в доме священника от правосудия, сказал, что в интересах Горбачева было бы организовать диалог между правительством и «Солидарностью». Это было единственным способом предотвратить обвал экономики главного союзника СССР. Затем я присутствовал при телефонном разговоре между епископом Гданьским и шефом местной милиции, во время которого они обсуждали окончание забастовки. Это был странный спор, касавшийся промышленности, в котором руководство представляла милиция, а рабочих — церковь.

Дом Янковского был центром поддержки Валенсы и его сторонников, находящихся за заводской стеной. То и дело там появлялись местные мальчишки, забирали пакеты с едой, одеждой и письмами и пробирались на завод через дыры в заборе. Я хотел последовать за этими гаврошами, поскольку другого шанса поговорить с Валенсой у меня не было, но Янковский предупредил, что это вызовет проблемы, даже если я и не попаду к забастовщикам. Янковский попросил одного из парней пройтись со мной вокруг завода.

Не успели мы отойти от дома подальше, как у меня возникло чувство, что мы не одни. Внезапно появились люди в голубой форме, обыскали меня, отобрали паспорт и фотоаппарат, скрутили и куда-то повели. Потом запихнули в милицейский фургон, где люди, охранявшие завод, могли отдыхать. Видимо, они дежурили всю ночь. Одни читали комиксы, другие с громким храпом спали в странных позах. Орудия подавления висели на крючках, а автоматы и гранаты со слезоточивым газом валялись на полу. Меня обуревало странное чувство: я впервые был арестован, но волновался не за себя, а за моего молодого спутника. Мне они ничего бы не сделали, я был уверен в этом, но у юноши были работа и семья. Через несколько дней я улечу в Лондон, а ему оставаться в Гданьске.