Тогда же до нас дошли вести, что лидеры «Солидарности» были очень расстроены тем, что мы приехали в Польшу в столь острый момент и встречались с польской делегацией, которую возглавлял руководитель официального коммунистического профсоюза. Засыпая в ту ночь, мы чувствовали, что наш приезд был большой ошибкой.

На следующее утро из Варшавы приехал писатель Нил Асчерсон с тревожными новостями. Активист «Солидарности» Онышкевич был приговорен к трем месяцам тюремного заключения за «клевету на государство» во время выступления для Би-би-си. Суд состоялся в то утро в семь часов и длился двадцать минут. Таким образом власти пытались избежать шумихи, но их убогое притворство вызвало огромный резонанс, не сравнимый с суровостью приговора. Жена Януша Йоася родилась в Великобритании, и многие из нас знали ее семью. Сам факт этого скорого суда в день двусторонней встречи с британскими экспертами был едва ли не хуже самого преступления. Это была политическая ошибка.

Новость тут же распространилась среди собравшихся. Я предложил переключиться на обсуждение судьбы этого человека, которого многие из нас знали лично. Несколько лет назад он был участником круглого стола от польской стороны. Я сказал, что он должен быть с нами, в Розалине, а не в варшавской тюрьме.

Затем британская делегация удалилась в другую комнату. Члены парламента и журналисты высказались за временное прекращение переговоров, тогда как наш председатель Марк Бонэм-Картер и академики были за продолжение дискуссии. Их поддержал и британский бизнесмен, убеждавший нас в необходимости налаживать долгосрочные торговые связи несмотря ни на какие трудности. «Для политики и неделя может быть долгим сроком, но для бизнеса бывает мало и десяти лет», — заявил он. Норман Реддауэй, бывший британский посол в Польше, выдвинул аргумент о том, что государство нельзя винить за решения, которые принимает его независимый суд. Его поддержал член парламента от лейбористской партии Фрэнк Филд.

Я нагнетал напряжение. Невозможно оставаться в гостях у тех, кто отправил нашего друга в тюрьму без особой причины. Если мы это сделаем, то потом заплатим высокую политическую цену за то, что в самый ответственный момент покинули движение, которое может создать следующее правительство Польши. Я дал понять, что уеду из Розалина, независимо от того, какое решение будет принято. После споров большинство приняло эту точку зрения, и Бонэм-Картеру выпала незавидная доля доложить польской стороне о том, что мы больше не желаем дискутировать с ними за одним столом. Маленькими группами мы ходили по двору, ожидая нашего делегата, и вот он появился — бледный, смущенный и ужасно расстроенный; как я позже узнал, он переживал за то, как наша резкость повлияет на его будущие деловые встречи, и обвинил меня в организации скандала. Он сделал так, чтобы я больше никогда не принимал участие в этом круглом столе.