Должно быть, какой-то высший судия насылает на нас это ощущение, наказывая за соучастие, а зритель ведь тоже – соучастник. И верно, не один Кобрисов чувствовал так: ехали обратно, в штабном автобусе, как-то разрозненно, стыдясь друг друга, и рады были разъехаться каждый в своем «виллисе», никого не позвав, как всегда бывало, к себе в гости, – люди войны, наученные мастерству убивать, причастные к десяткам тысяч смертей (3/250).

Владимов считал, что Сталин, обязывая генералов к присутствию на экзекуциях, посылал им грозное предупреждение: «Тех же, кто себя и впрямь ощутили победителями, Сталин убоялся не меньше, чем Гитлера в 1941-м; к их вразумлению и были призваны нововведения – Смерш и публичное повешение, где непременно присутствовала армия. Какое это производило впечатление на “победителей”, я попытался описать» (3/448).

В конце 1943 года Красная армия наступала по всем фронтам, и движение ее на Запад было неостановимым. Случаи добровольного перехода солдат на сторону врага в это время были крайне редки. Население, пережившее жестокость оккупантов, с восторгом приветствовало своих освободителей. Даже безжалостный К.С. Москаленко писал в своих мемуарах: «Охваченные великой радостью освобождения от ужасов оккупации, женщины, дети и старики, составлявшие в основном население очищенных от гитлеровцев городов и сел, повсюду становились нашими проводниками. Самоотверженно, не страшась смертельной опасности, они вели передовые отряды наступающих советских войск тайными прибрежными тропами к наиболее удобным для переправы местам»[508].

Такие же сцены и описания можно найти во всех генеральских мемуарах. Зачем же нужны были Сталину эти повсеместные публичные казни, которым подвергали не только настоящих преступников, но и таких старост? Говоря о «вторичной оккупации» (3/249), Владимов думал, что народ сгонялся на такие «воспитательные казни» для устрашения: война с немцами кончится, но была, идет и будет продолжаться гражданская война, война власти против своего народа.

Тема коллаборационизма, затронутая в этом романе, очень болезненна, чрезвычайно комплексна и многогранна. Отвращение к пособникам фашистов не должно заслонять ни факта ее существования, ни расследований внесудебных пыток и казней, учиненных Смершем, ни того, что не только преступники, но и мирное население, поневоле оказавшееся под оккупацией, становилось после освобождения жертвой неправых политических расправ и многолетних преследований. Эта тема должна быть глубоко и всесторонне исследована историками, социологами, психологами. Смелость, с которой Владимов открыто ставил вопрос о ней в литературе, поразительна. С его выводами и взглядами можно не соглашаться, но ценность его мужественного призыва к гласности в историческом осмыслении одной из самых трагичных страниц российской истории несомненна.