Масси в Павловске, где я тогда служил в экскурсоводах. <…> Они только что закончили «Николая и Александру» и приехали посетить ту страну, о которой писали. <…> Анатолия Михайловича не было, я был занят с группой, поэтому просто пригласил их на свой вечер и снабдил билетами. На вечер <…> они пришли. <…> отчитал я свое, потом Байрона, посвятив его Татьяне Григорьевне Гнедич, моему шефу, которая сидела в первом ряду, а на закуску, с посвящением Сюзанне, выдал пару своих по-английски.
В своей классификации «новейшей русской поэзии» Кузьминский относит творчество Гнедич к петербургской линии «поэзии как состояния», той ее ветви, в которой соединились «экзогенность и эндогенность поэзии Некрасова и Хлебникова, и самой ЖИЗНИ поэта» [АГЛ 2А: 39].
Руководительница пушкинского ЛИТО упоминается и О. Охапкиным, в списке предшественников «Бронзового века»: «В нач<але> периода важны: Пастернак, Ахматова, Заболоцкий. Д. Андреев, хоть они и в свинце. Хотя бы кое-что. И Т. Гнедич!» [5: Л. 13].
Охапкин познакомился с Гнедич в августе 1973 года и посещал какое-то время ее литературный кружок и переводческий семинар; его фамилию в числе «литовцев» называет в своих воспоминаниях Г. Е. Бен: «У Татьяны Григорьевны постоянно толклись и молодые поэты: Юлия Вознесенская, Виктор Кривулин, Борис Куприянов, Олег Охапкин, Виктор Ширали и другие, те, которых советские издательства упорно отшивали» [Бен 2008:364].
После эмиграции Кузьминского Охапкин продолжал общение с Гнедич, о некоторых сторонах которого он сообщает в письме ему от 2 сентября 1981 года: «Она заказала мне предсмертные стихи Байрона, чтоб я перевел их. И я исполнил ее просьбу. Это была последняя наша работа. До самой смерти она готовила статью обо мне для Лениздата» [АГЛ 4Б: 109]. В этом же письме содержатся подробности похорон Гнедич. Охапкин «читал стихи, которые ей нравились и посвященные ей», листок с одним из них («В глухозимье», 1973) «…положил при прощании на тело ее, и он остался при ней в гробу» [Там же].
Возвращаясь к стихотворению Охапкина «Бронзовый век» (1975), обратим внимание на содержащуюся в его начальных строфах аллюзию на зачин 1-й песни «Дон Жуана» Байрона. В ответ на перечисление английским поэтом снискавших славу, но погибших героев прошлых дней[621] и риторическое вопрошание «Ищу героя!»[622], Охапкин называет имена 20 ленинградских поэтов, в том числе и себя, – героев своего века:
[Охапкин 1978а: 66]
Литературное влияние Гнедич на Охапкина не ограничивается ее переводами Байрона. В контексте источников его «символического календаря» поколений поэтов заслуживает упоминания линия «Т. Гнедич – Блок». По воспоминанию студийцев, Гнедич знакомила их с разными сторонами творчества Блока, при этом из его поэзии особенно выделяла поэму «Возмездие»[623] и даже написала по ее мотивам автобиографическую поэму «После Возмездия»[624], отрывки из которой читала на литературных вечерах в г. Пушкине.