Кузьминский посещал переводческий семинар Гнедич, затем ее литературное объединение в г. Пушкине при газете «Вперед», был ее литературным секретарем. В статье о ней «Переводы на тот свет…» Кузьминский остается верен принципу максимального эмоционального воздействия, унаследованному им от Державина и Ходасевича, «балансированию» между эпитафией и эпиграммой.

Завязкой этой полемической по строю статьи, имеющей цель защитить имя Гнедич от очернения в западной прессе[619], служат воспоминания ее подруги об испытанных в лагере унижениях: «…отняли у тетки Таньки лагерницы пайку – ив сортир бросили. Оттуда и вылавливали, а потом почистили и съели» [АГЛ 2А: 465]. Пригвоздив читателя этой деталью лагерных реалий, автор сообщает, что с ним самим в детстве случилось подобное: «Я в детсадике – тюбитейку туда уронил – не уронил, тоже ребята кинули, а потом нужно было палкой вылавливать. Черви там жирные, подвижные…» [Там же]. Обозначение автором своей сопричастности Гнедич заключало в себе, безусловно, сильный психологический ход.

Полагаю, что, помимо мемуарных, этот эпизод имеет и литературный источник – биографический очерк Ходасевича «Начало жизни» о предке А. С. Пушкина. Повествование в нем вводится турпизмом: «…маленький арап, сопровождавший Петра I в его прогулке, остановился за некоторой нуждой и вдруг закричал: “Государь! Государь! Из меня кишка лезет”. Петр подошел к нему и, увидя, в чем дело, сказал: “Врешь, это не кишка, а глиста!” – и выдернул глисту своими пальцами» [Ходасевич 19976: 54]. Реминисценция к этому историческому анекдоту в статье Кузьминского «проявляла» подтекст, неназванную часть параллели, – обидчики Татьяны Гнедич уподоблялись вовсе не царю, а малолеткам и уголовницам.

Историю своего знакомства с Гнедич Кузьминский «набросал» в нескольких штрихах в очерке «Наденька Полякова, Наталья Грудинина, Анна Ахматова, Татьяна Гнедич»:

Ее Царскосельское ЛИТО, а до этого школа переводчиков, дали следующие имена: из переводчиков – Г. Усову, Бетаки, Бена, Щербакова, из поэтов – Куприянова, Алексеева, да и меня тоже. Я сначала был вроде переводчиком (меня Васька Бетаки затащил Байрона переводить), а потом секретарем Татьяны Григорьевны. Секретарем я не работал и даже денег не получал, а просто тетка Танька прикрыла меня своим широким именем от обвинения в тунеядстве, чтоб не загремел я вслед за Бродским. Но общение с ней давало больше дюжины королев от поэзии. [АГЛ 2Б: 178]

Ее Царскосельское ЛИТО, а до этого школа переводчиков, дали следующие имена: из переводчиков – Г. Усову, Бетаки, Бена, Щербакова, из поэтов – Куприянова, Алексеева, да и меня тоже. Я сначала был вроде переводчиком (меня Васька Бетаки затащил Байрона переводить), а потом секретарем Татьяны Григорьевны. Секретарем я не работал и даже денег не получал, а просто тетка Танька прикрыла меня своим широким именем от обвинения в тунеядстве, чтоб не загремел я вслед за Бродским. Но общение с ней давало больше дюжины королев от поэзии.