В «Предуведомлении» к тому 2А о принципах составления говорится: «…не просто джентльменский набор из полудюжины имен более или менее случайно известных, но и имена известные им окажутся в системе из взаимосвязи, а таковая – представит картину в целом» [АГЛ 2А: б. н.]. Изобразительным эквивалентом этой концепции Кузьминский называет размещенное на суперобложке 1-го тома факсимильное воспроизведение страницы рукописи И. В. Бахтерева «Миракль» (1975), определенные слова в которой заклеены разноцветной бумагой, поверх которой надписаны другие варианты текста.

Указание на принцип взаимодействия авторов и текстов неофициальной культуры в качестве историко-культурной особенности рассматриваемого периода кардинально отличало Антологию от других западных антологий и сборников поэзии, на «щит» которых была вынесена идеологическая доминанта – тема вольности, акцентированная эпиграфами из Пушкина, Достоевского, Блока, лирики диссидентов.

В эмигрантских кругах особое значение придавалось пушкинской речи Блока «О назначении поэта»[612] и ее интерпретации Ходасевичем в очерке «Гумилев и Блок»: «Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю – тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем: жизнь потеряла смысл» [Блок 19626: 167, курсив автора. – Ю. В.][613]. Для Ходасевича эти слова Блока, относящиеся к Пушкину, говорили прежде всего о самом Блоке, о причине его скорой смерти, и понимались знаком окончания Серебряного века и завещанием следующим поколениям поэтов.

Именно в таком значении истолкована речь Блока в предисловии Маркова. В подтверждение того, что «до сих пор ее путеводность очень остро чувствуется» [Марков 1952:10], эпиграфом ко всей антологии дано стихотворение Блока «В альбом Пушкинского Дома».

Цитатой из того же стихотворения Блока начинает Бетаки вступительную статью «Поколение “тайной свободы”» к изданному в Париже в 1981 г. сборнику стихов Кривулина:

«Под этот эпиграф, – пояснял Бетаки, – сходится всё новое поколение русских – и прежде всего питерских поэтов» [Бетаки 1981:5].

Антологии Джона Глэда и Дэниеля Вейссборта «Russian poetry: Modern period» [Glad, Weissbort 1978] предпосланы эпиграфы (в переводе на английский) из пушкинского «Памятника» («И в мой жестокий век восславил я свободу») и стихотворения 1965 года Горбаневской «И к сладости дождя примешивая слёзы…» («…а свет луны в далекое изгнанье ⁄ неправедные сплавили суды…»), указывая тем самым на тему вольности как общий исток русской лирики.