В этом очерке заслуживает упоминания имплицитная отсылка Кузьминского к известной антологии «The New Russian Poets, 1953–1968», подготовленной поэтом и переводчиком Джорджем Риви. Описание пушкинско-некрасовской традиции в поэзии шестидесятников вводится Джорджем Риви через метаформи-ческий образ: русский поэт, подобно Гамлету, мстящему за отца, внимает духу своей многострадальной Матери-России, нашептывающей о возмездии[620].

Обыгрывая «материнскую/сыновнюю» метафору, Кузьминский титулует «матерями ленинградских поэтов» Ахматову и руководительниц литературных объединений Ленинграда, чьи имена вынесены в заглавие очерка. Рассказом о них открывается раздел «И… Новаторы», тем самым акцентируется их роль в рождении поколения свободных поэтов, обновлении самого языка поэзии, а другими словами – в процессе смены литературной парадигмы.

В то же время этот очерк является своего рода ответом Кузьминского на грубоватый пассаж Охапкина о бабах («…надо давать всех более или менее видных авторов… разумеется, кроме баб. Пусть они сами сооружают свою клумбу» [1: Л. 2]):

Не хочется писать о бабах. О поэтессах в особенности. Но без них никак. Их матерное отношение было единственным спасением для поэтов, которых больше никуда не пускали. <…> На этом я заканчиваю очерк или – не знаю – статью, главку о ленинградских матерях поэзии. Если бы не они – тускло было бы в Ленинграде. Все-таки женщины в поэзии могут что-нибудь сотворить! [АГЛ 2Б: 177–178]

Не хочется писать о бабах. О поэтессах в особенности. Но без них никак. Их матерное отношение было единственным спасением для поэтов, которых больше никуда не пускали. <…> На этом я заканчиваю очерк или – не знаю – статью, главку о ленинградских матерях поэзии. Если бы не они – тускло было бы в Ленинграде. Все-таки женщины в поэзии могут что-нибудь сотворить!

В названии очерка имя Татьяны Гнедич по степени значимости для себя поставлено автором на самое почетное место – в завершение строки, по аналогии с положением в стихе рифмы.

Подчеркивая роль Гнедич в своей творческой «родословной» и в предыстории Антологии, Кузьминский располагает собственные творческие материалы в томе 2А сразу после мемориального очерка о ней, при этом открывая подборку переводами из Байрона. Первым дано стихотворение «Прощание с Мальтой», перевод датирован 1966–1967 годами; беловой его текст сопровожден факсимильным воспроизведением черновика с правкой рукой Гнедич. Мотивы и образы второй его строфы прочитываются предвестием событий в судьбе самого переводчика и, резонируя с названием Антологии, подтверждают его неслучайность: