Вините не меня, а Федина за то, что он помешал мне скоро ответить Вам. Он ввалился ко мне вечером 31 – го декабря, а к 11 – и часам мы с ним и Людмилой Николаевной (еще слегка грипповатой) уже отправились встречать Новый Год к одному приятелю моему… <…> Оттуда – на Montparnasse; домой вернулись только часов в 7 утра. А потом так и пошло недели на две…
Федин стал толст и солиден (я его никогда таким не видел), но – молодец! Бодр, весел; кончил роман («Похищение Европы»). <…> Дней через 10 уже собирается назад, в Петербург. Каждые две недели ему здесь делают пневмоторакс, но он к этой операции, видимо, уже привык. Во всяком случае, на днях как-то утром его надули воздухом, а в 6 часов он уже был со мной в большом коктэйлевом обществе. Только что был у меня (он живет почти рядом)… <…>
Мне очень жаль, что он скоро уезжает: это один из немногих российских писателей, с которыми у меня есть настоящие дружеские отношения. И жаль, что Вы были в Париже не одновременно с ним: составилась бы теплая петербургская компания. <…>
Париж уже приелся. Дела – кислые. Ставицкие – всюду, в том числе и в театре: маленьким Ставицким оказался и тот приятнейший человек и хороший актер, который ставил «Блоху». Оказывается, в Брюсселе, получив деньги, он не расплатился с актерами, актеры разбежались – и «Блоха» здесь, во всяком случае временно, пребывает в состоянии анабиоза…
Мне хочется бросить все и засесть за продолжение давно начатого и – я знаю – интересного романа. Но – капитализм, капитализм! Никак не удается балансировать бюджет так, чтобы спокойно сидеть где-нибудь и писать роман.
А пока – все какие-то статьи. Уговорился с парижской «Marianne» (видели этот журнал? Его издает NRF), что буду давать туда регулярно «Lettres russes» – о русской литературе. «Lettres anglaises» там пишет Моруа. Что Вы думаете о возможности использования этого материала в югославской печати?
Посылаю Вам небольшую статью об Андрее Белом. Мне хотелось отметить в заграничной печати его смерть. В Париже его, например, совсем не знают; у Вас, в славянской стране, думаю, его знают больше[551].
Позже в том же году он упомянет Андрея Белого как «русского Джойса» и человека, оказавшего на него большое влияние[552]. 12 февраля, перед тем как они расстались, он подарил Федину свою фотографию.
Упоминание Поля Эттли как «Ставицкого» (в написании фамилии допущена ошибка) здесь означает мошенника. Имеется в виду большой политический скандал во Франции, который достигнет своего пика в течение следующих двух недель. Российский еврей Александр Ставиский был объявлен в розыск полицией в связи с финансовой аферой, которая могла скомпрометировать нескольких местных политиков в городе Байонн. Позже его нашли мертвым в коттедже в Шамони. Еще до его смерти, причины которой остались неизвестны (это могло быть самоубийство, но точных свидетельств не было), создавшейся ситуацией воспользовались ксенофобски настроенные правые группировки. 6 февраля 1933 года они организовали демонстрации в Париже, события вышли из-под контроля и привели к многочисленным жертвам. Через три дня социалисты организовали ответную демонстрацию, в которой погибло девять человек и пострадало еще около тысячи. В. С. Познер описывает, как сопровождал туда Эльзу Триоле и Луи Арагона, который должен был написать статью для «Юманите», и вспоминает ужас, охвативший Триоле, когда полиция начала стрелять по участникам шествия [Pozner 2001: 33–36]. Это вызвало кризис в и без того шаткой Третьей Республике, привело к уходу правительства в отставку и послужило катализатором для объединения левых сил против фашизма. Наверняка Замятин и Федин внимательно следили за этими тревожными парижскими событиями, произошедшими как раз перед отъездом последнего.