Узнать что-то о последних месяцах Замятина можно только из его писем к Куниной-Александер, написанных в то время. 4 февраля 1937 года он отправил ей нежное и необычайно длинное письмо, в котором подробно разбирал ее пьесу о жизни Пушкина, написанную к столетней годовщине смерти поэта, подготовка к которой велась в том году во всех странах, где говорили по-русски. Он с юмором описал и свои собственные драматургические мучения:

Милая авторша, успокойтесь: Ваш холодный пот, отчаяние и прочее – это все общеизвестные симптомы болезни, именуемой morbus authorica [авторская болезнь]. Болезнь столь же неприятная, но неопасная, как морская болезнь: как только Вы переплывете через премьеру – Вы сразу же забудете обо всех неприятных ощущениях и будете чувствовать себя отлично. Но до тех пор холодный пот Вас прошибет еще не раз. С генеральной репетиции Вы уйдете в полном отчаянии. После первых картин (которые публика встретит сдержанно) Вы будете сидеть в своей ложе как на иголках. Но к концу – зрители начнут сморкаться и вытирать глаза, а потом хлопать и вызывать автора (или Пушкина), а затем автор будет вытирать глаза – уже от сладких слез успеха…

Милая авторша, успокойтесь: Ваш холодный пот, отчаяние и прочее – это все общеизвестные симптомы болезни, именуемой morbus authorica [авторская болезнь]. Болезнь столь же неприятная, но неопасная, как морская болезнь: как только Вы переплывете через премьеру – Вы сразу же забудете обо всех неприятных ощущениях и будете чувствовать себя отлично.

Но до тех пор холодный пот Вас прошибет еще не раз. С генеральной репетиции Вы уйдете в полном отчаянии. После первых картин (которые публика встретит сдержанно) Вы будете сидеть в своей ложе как на иголках. Но к концу – зрители начнут сморкаться и вытирать глаза, а потом хлопать и вызывать автора (или Пушкина), а затем автор будет вытирать глаза – уже от сладких слез успеха…

В заключение он пишет: «Это – все. А затем – прощайте, или – до свидания? Бог знает, живем мы в такое время, что трудно сказать. К тому же – чувствую я себя препогано. <…> Сердечный привет Божидару, а Вам – самое искреннее пожелание успеха». Всего через две недели Замятин написал Ирине последнее в своей жизни письмо, из которого видно, что его здоровье ухудшилось. Он уже не начинает с обычного вежливого обращения «дорогая», а сразу, без вступлений, описывает свое настроение:

Парижские февральские сумерки. Какая-то серая отрава ползет в комнату из-за окна. Если б я был псом – я выл бы от тоски. Вместо меня – где-то внизу воет радио. Я жду звонка: сейчас должен придти доктор, чтобы говорить всякие утешительные слова, которым я не верю… Звонок – и вдруг вместо доктора – Ренэ Гейльброннер, с огромной коробкой в объятиях – ис объятиями «de la part de Irotch-ka» [ «от Ирочки»]. Вы себе не представляете, до чего это было вовремя морально — чтобы заставить настроение измениться – чтобы заставить вспомнить, что не так уж плохо на белом свете, пока есть друзья. Спасибо Вам, милая «Irotchka» – прежде всего не за что-нибудь другое, а за Вас самоё – за дружбу – за внимание. Мне очень трудно чувствовать себя растроганным или, особенно, говорить об этом, но ей-богу, Вы победили, милая галилеянка! Я начал вчера утром писать Вам ответ на Ваше письмо от 10-П, но успел написать только несколько строк – «деловых» – по поводу предложенного Вами «учета» моего будущего югославского гонорара. По совести – я предпочитал бы обойтись без этого аванса. Есть шансы, что в ближайшие дни придут к разрешению какие-нибудь из затеянных мною кинематографических дел – и тогда, хотя на время, все будет в порядке. Но – это рулетка, Lotterie Nationale [национальная лотерея]: шансы могут и обмануть. (А еще вернее, что могут обмануть почтенные кинематографические деятели: это – за самыми малыми исключениями – гангстеры, по которым плачет тюрьма). Во всяком случае, я писал Вам, чтобы Вы подождали с посылкой денег до следующего моего письма, которое я рассчитывал послать через несколько дней. Но раз уж Ваша Ренэ привезла мне и выложила на стол un beau billet de cinq cent francs [прекрасная банкнота в 500 франков] – с заявлением, что имеет Ваш категорический мандат оставить деньги у меня – я взял их, в чем торжественно и расписываюсь. Но все-таки: за что? Что предполагается перевести и издать? Книгу повестей? Роман – «Nous autres» [ «Мы»]? Как только это выяснится – напишите: что, кто, сколько, когда (a propos: роман весною выходит по-испански, в Южной Америке – в Сант-Яго) – чтобы мне знать счет моим «авансам» от Вас. Впрочем, Вам сейчас – в Вашей театральной горячке – не до этих всех дел: Ваш Пушкин уже ходит, наверное, по сцене и говорит. <…> Привет Вам, Пушкину и Божидару. ЕвгЗ[599]