В мае 1938 года Людмила переехала с улицы Раффе в квартиру поменьше примерно в полутора километрах к югу, по адресу площадь Доктора Поля Мишо, 14, где она жила как «rdfugide russe (Nansen)» [ «русская эмигрантка с Нансеновским паспортом»] вплоть до своей смерти в 1965 году. Ее похоронили рядом с Замятиным на кладбище в Тье. В течение почти тридцати лет она делала все возможное, чтобы защитить его посмертное наследие и вызвать общественный интерес к его произведениям, преданно и решительно боролась с препятствиями, временами казавшимися непреодолимыми. Дело в том, что к 1930-м годам Замятин как писатель уже был забыт. Публикации романа «Мы» за границей в не самом лучшем переводе на английский в 1924 году, а затем на чешском и французском языках, оставшиеся практически незамеченными, не смогли создать писателю международную репутацию. Другие немногочисленные публикации 1930-х годов на нескольких языках и в разных странах не изменили ситуацию, и Людмиле потребовалось огромное упорство в ее борьбе с очевидным забвением Замятина в течение многих лет после смерти писателя.

В первую очередь встал вопрос о создании и сохранении его архива. 11 ноября 1931 года, перед самым отъездом из Ленинграда, Замятин попросил С. А. Толстую-Есенину следить за его архивом. Она работала в Государственном литературном музее в Москве и в конечном итоге обеспечила передачу многих материалов в московские литературные архивы ИМЛИ и РГАЛИ (ранее ЦГАЛИ). Предполагают, что часть этих материалов пропала без вести, возможно, включая и черновики романа «Мы»[617]. Что касается бумаг и книг, увезенных Замятиными на Запад или накопившихся там за тридцатые годы, то их хранила Людмила:

По счастью, Людмила Николаевна отличалась редкой бережливостью ко всему литературному наследию Замятина и тщательно охраняла все им написанное – до кратчайших заметок, записных книжек, всевозможных черновиков и писем. И это не только береглось, но одновременно и распределялось по хронологическим и иным признакам, с точными указаниями дат и другими пояснительными примечаниями. Замятинские архивы уцелели [Анненков 1991, 1: 279–280].

По счастью, Людмила Николаевна отличалась редкой бережливостью ко всему литературному наследию Замятина и тщательно охраняла все им написанное – до кратчайших заметок, записных книжек, всевозможных черновиков и писем. И это не только береглось, но одновременно и распределялось по хронологическим и иным признакам, с точными указаниями дат и другими пояснительными примечаниями. Замятинские архивы уцелели [Анненков 1991, 1: 279–280].