Году в 2005-м пожилой уже и обремененный болезнями Головин вынашивал фантастические планы путешествия на волах по Скандинавии, а дальше на корабле по островам, в сторону истинной Гренландии, по пути, указанному когда-то Джоном Ди. Все это было на полном серьезе, но где-то в другой области, видимо в той, где лежит та самая истинная Гренландия. Когда я наивно задавал ему вопрос о визах и пересечении границ, он устало говорил: «А там уже не будет никаких виз!» В этот путь в нашем подлунном мире он не успел отправиться. Он вообще за всю жизнь не был за границей России: общеизвестно, что паспортов и других документов долгое время у него не было, что не способствовало свободе физического передвижения. Владея старыми и новыми европейскими языками, духовно принадлежа старой и классической Европе, Головин, кажется, и не нуждался в физическом присутствии в новой и измененной Западной Европе. Он тяжело болел и готовился к уходу, но не уставал повторять на семинарах «Волшебной горы», что, как истинный язычник, скоро «отправится в путешествие» (или в «командировку»). Гейдар Джемаль на вечере памяти Головина усомнился в искренности этих его шутливых высказываний. Конечно, Джемаль прав: мы не можем знать, что в данную минуту думает о смерти человек. В последние годы свои, даже после инсульта, больной, балансирующий на грани, Головин написал столько, сколько, кажется, не доверил бумаге за всю свою жизнь до этого. «Есть смерть, нет смерти?» — вопрос остается, но оставить нам, тем, кого он любил, свое слово и свой последний взгляд на этот странный мир он счел должным. Fais ce que dois — adviegne que peut, C’est commande au chevalier. «Делай, что должен — и будь что будет».

Когда он ушел, многие очень верно пожелали ему доброго пути или спокойного плавания. Этого, я думаю, и нужно ему желать.

* * *

Вот мы идем по Арбату под майским солнцем после бутылки куантро — легкий московский ветер задорно развевает головинские сивые патлы и сносит вбок по диагонали пепел его сигареты, жилетка и рубашка на груди расстегнуты; он по-снобски смеется когдатошним нелепым ошибкам в классической мифологии у Ахматовой в те поры, когда он, юный, навещал ее в Питере, солнечные искры лукаво рассыпаются в его разных темных глазах, — эллипс диады подвижных центров земли, богини или женщины мягко раскачивает нас, и мы растворяемся в разные стороны. Для нас смерти нет вообще.

Полина Болотова Вечера на ореховом

Полина Болотова

Вечера на ореховом

В силу того, что мемуары как жанр в принципе представляют собой скользкую дорожку, мне хотелось бы избежать пафоса, слишком личных воспоминаний и того, что могло бы кого-либо задеть, вне зависимости от моей собственной оценки ситуации.