В сухом остатке — небольшие зарисовки. Не знаю, насколько могут быть любопытны бытовые наброски. Как бы то ни было, из нейтральных воспоминаний приходят на ум именно они.

В последние годы Евгений Всеволодович вел довольно уединенный образ жизни: практически не выходил на улицу (окрестности Домодедовской были ему отвратительны. Чего стоили хотя бы нареченные им районные ориентиры: магазин «Тухлый» и магазин «Для нищих»); отказывался от интервью, посещения мероприятий; звонки некоторых знакомых вызывали у него раздражение или ироничные комментарии. Под предлогом плохого самочувствия отсекались не сильно нужные визиты или те же телефонные разговоры.

Аскетичное убранство небольшой квартиры; скромный набор повседневных вещей: красная крепкая «Ява», растворимый кофе, «колбаса чайная, самая дешевая» и антоновские яблоки осенью.

На будничные проблемы Головин не обращал внимания. И терпеть не мог, когда обращали другие, ибо это означало беготню, беспокойство и лишнюю пустую болтовню.

Как-то в начале зимы я обратила внимание, что из окон сильно дует. Решила позвать нашего общего приятеля, чтобы заклеить окна. Евгений Всеволодович не сильно обрадовался визиту, ждал, когда вся эта суета кончится. Но я была довольна результатом. Через несколько дней я заехала в гости. Меня бросило в жар: поролон с клейкой лентой сверху отклеились и свисали наподобие лиан. За кухонным столом курил Евгений Всеволодович и, переведя взгляд на поролоновые джунгли, сказал: «Да не беспокойтесь, Полина, мне нравится, вот, правда, боюсь, что Ирина Николаевна, когда приедет, может не оценить».

* * *

Настроение Головина менялось довольно резко: полнейшая апатия через секунду могла обернуться оживленным рассказом о путешествиях, книгах, фильмах или музыке. Или же возможностью поиронизировать. Небезосновательно.

Как-то речь зашла о довольно известном переводчике и его странной манере поведения. Ирина Николаевна присоединилась, вспоминая о нелепейших встречах с этим человеком. Евгений Всеволодович продолжал, давясь смехом, рассказывать. Мы смеялись в голос. Под конец повествования Ирина Николаевна спросила: «Жень, а Жень, а почему ты его так не любишь?» Ответ прозвучал уже серьезным тоном: «Потому что он плохой переводчик. Слишком упрощает оригинал».

Особой оригинальностью отличались головинские инвективы, составленные, к примеру, из реалий советского быта для придания особой абсурдности ситуации: «…мне нужна, как фибровый чемодан без ручки».

Однажды Лорик попросила меня передать Евгению Всеволодовичу проиллюстрированный ею сборник стихотворений Н. Гумилева «Credo». Что я и сделала. Это была маленькая книжечка, на обложке которой под фамилией автора и названием красовался нарисованный буйвол в рамочке.