Вот оркестр сыграл первые такты знакомой издавна песни, и в притихшем зале зазвучал чудесный баритон Орлова, мигом овладевший чувствами и сердцами людей.

– Оружьем на солнце сверкая, – четко выговаривал каждый слог Орлов. Казалось, вот– вот он начнет шагать солдатским шагом по этому полупустому залу, мимо очарованных и удивленных слушателей. Сразу почувствовав, что все эти люди в ресторане теперь целиком в его власти, певец продолжал с показной самоуверенностью: – Под звуки лихих трубачей, по улицам пыль подымая, проходил полк гусар-усачей!

Как изменились разом лица людей, совсем недавно кипевших злобой, ненавистью! Простые слова, четкий незатейливый ритм напомнили им далекие дни молодости, вызвали тоскливые воспоминания о любимых местах Подмосковья, Питера, широких просторов Приволжья. Неподвижным взглядом смотрел перед собой бывший прокурор Чебышев, вспоминая время своей былой власти и почета; жалкая улыбка беспомощности запечатлелась на устах маленького Заливного. Пьяная слеза мелькнула на миг на его ресницах. С грустью глядел на певца Волянский, а Куприн не скрывал восхищения его незаурядным мастерством. Писателю военного быта России, ему была особенно близка эта гусарская песня.

– А там, приподняв занавеску, лишь пара голубеньких глаз, – продолжал Орлов после того, как оркестр исполнил припев песни. Да, вот именно так, из-за занавесок своих особняков наблюдали эти люди когда-то марши слаженных воинских частей, любуясь выправкой и подтянутостью проходивших под окнами воинов. А рядом были любимые, близкие, в сердцах царили покой и уверенность в незыблемости уютно устроенной, устоявшейся жизни. Сколько задора когда-то слышалось им в этой песне, ныне лишь грусть и тоску вызывал в сердцах немного дрожавший баритон Орлова.

Вдруг волнение пробежало по рядам русских, сидевших за большим столом, Заливной толкнул локтем Волянского и кивнул головой в сторону входной двери. Волянский передал новость соседу, и вскоре все забыли про Орлова и про любимую песню. Одни вызывающе-презрительно, другие с любопытством посматривали на нового посетителя, только что появившегося в ресторане.

Алехин давно не бывал в «Мартьяныче». Приехав из Дьепа в Париж, он решил навестить любимый ресторан. Русский гроссмейстер заметно похудел, под глазами появились желтые мешки. Не было больше гордой, самоуверенной осанки, вид поверженного чемпиона был скорее жалким. Временами он надолго задумывался, уставившись перед собой неподвижным взглядом, будто вновь переживая опустошившую его катастрофу. Присев у крайнего столика, Алехин жестом попросил помолчать подошедшего официанта и внимательно слушал песню, скрестив на груди руки и слегка опустив голову.