Этот офицер не кто иной, как авантюрист Черлук, о котором уже, должно быть, была речь в предыдущих моих депешах В. И. В-ву, – тот же самый, который жил в Вене на счет танцовщицы Нёвиль, о котором генерал Андреосси говорил мне, что он негодяй, которого он никогда не хотел принимать и даже выгнал от себя, но который, однако же, после моего отъезда сумел снискать покровительство французского посольства. Находясь под надзором полиции, он давно должен был быть выслан из Вены, и вероятно, что в следствии такого приказания он и пустился в путь, удаляясь из этой столицы и из Австрийских владений. <…>

Г. Шампаньи возразил мне, что Император возмущен поведением Австрии, что она слишком открыто вызывает его. <…>

[Император] спросил меня, когда я намерен отправить Гарголи. Я ответил, что это будет завтра, если он сочтет нужным поручить ему ответ на собственноручное письмо В. И. В-ва, которое он имел честь ему вручить. – «Да, конечно, этот ответ будет ему доставлен завтра вечером; но я желал бы, чтобы вы отдали императору Александру отчет о мерзости, совершенной австрийцами. Это поступок отвратительный и беспримерный между образованными народами. Оскорбив французского офицера и не уважив печати с моим гербом, ему порученной, они нанесли мне кровное оскорбление, за которое я сумею отомстить. Это оскорбление относится ко всей французской нации, которая состоит из 30 миллионов людей, и между ними нет ни одного, который не чувствовал этого оскорбления и не желал бы мести. Если Австрия не хочет войны, она должна дать мне блистательное удовлетворение. Это удовлетворение может дать мне только кровь; головы виновных, тех, которые совершили преступление, должны пасть. Это единственное удовлетворение, которое могу я принять. Если мне будет в нем отказано, я сумею постоять за честь моей нации и за самого себя; это будет война на жизнь и на смерть: французская монархия или монархия австрийская должна погибнуть. Австрия может иметь успехи, но они будут лишь временные. Отвечаю вам за то, что принятые мною меры предотвратят их и во всяком случае не дадут им продлиться. Это подлая нация, – я ее знаю. Я был намерен оставаться на месте, но теперь мне нужно ехать; моя гвардия и мои лошади в пути с нынешнего утра. Я надеялся, что смогу избежать этой войны. Я основывал мои надежды на заботах русского Императора, но теперь уже прошло время соглашений…» (Там же. С. 38–44).

«Париж, 12/24 марта 1809, с полковником Горголи.

Государь!

Повидавшись нынче утром с графом Меттернихом, я передал ему все то, что велел мне сказать ему Император. Посланник донесет об этом своему Двору; но он того мнения, что Двор этот никогда не согласится наказать смертью чиновников, участвовавших в Браунауском событии. Вчера он заметил министру иностранных дел, во время конференции, которую он имел с ним, что Черлук не был послан курьером и, следовательно, не находился под защитой международного права, что всякий путешественник в Австрии, как и в других странах, подлежит осмотру на границе и общеизвестному, безусловному запрещению возить с собою письма; что он не мог быть изъят из этого правила, не будучи снабжен курьерским паспортом; что он сверх того перед тем навлек на себя подозрения и был выгнан из Вены полицией, вследствие чего он весьма естественно подвергся более строгому осмотру, чем прочие путешественники <…>» (Там же, с. 47–50).