Разговор, как обычно, затянулся и касался многих сторон взаимоотношений Франции и России.

В разговоре с полковником Чернышевым, которого император Александр стал посылать в Париж со своими посланиями, Наполеон, прочитав одно из посланий императора, сказал:

– Только в двух случаях Франция может поссориться с Россией: если вы заключите отдельный мир с Англией, я буду воевать с вами; точно так же – если вы захотите перейти за Дунай. Пока дело идет о течении Дуная, я согласен; но лишь только вы захотите что-либо приобрести на правом берегу, я буду воевать с вами. Существование Турции слишком важно для политического равновесия в Европе, и я не могу относиться равнодушно к дальнейшему ее раздроблению. Я не употреблял никаких способов, чтобы замедлить заключение вашего мира с турками. Я смотрю на это с точки зрения выгод Франции; если, с одной стороны, говорил я сам себе, такая обширная держава, как Россия, увеличится еще приобретением двух прекрасных областей, которые умножат ее средства, то, с другой, я выигрываю то, что Австрия сделается таким ее врагом, каким никогда не бывала. Скажу вам откровенно, если я согласился в Эрфурте на присоединение к России дунайских княжеств, то сделано это по ненависти к Австрии» (Записка Чернышева).

Получая все эти сведения и отвечая на них своими письмами, граф Румянцев сообщил императору Александру, что его очень беспокоит визит князя Меттерниха в Париж.

Наполеон не раз говорил ему, что Меттерних, австрийский министр иностранных дел, обладает колоссальным, достигавшим чудовищных размеров, самомнением и, естественно, вытекающей отсюда самоуверенностью. Не раз графу Румянцеву передавали слова австрийца: «Моя душа обладает историческим чутьем, что помогает мне переносить трудное настоящее». Меттерних проницателен, никогда заблуждение не касалось его разума. Вот где опасность его поездки в Париж. «Страсть к поискам Меттерних принимает за дипломатическое искусство», – говорил о нем Наполеон. А это означает для него прежде всего обман, доходивший до вероломства, хитрость, лукавство. В Париже он менялся каждую неделю. А что сейчас сулит нам его поездка в Париж? С этим вопросом граф Румянцев пришел к императору Александру.

Выслушав подробный отчет графа Румянцева, император Александр, перебирая бумаги на столе, взволнованно сказал:

– Ваше сиятельство, граф, мы сейчас стоим на пороге военных потрясений, а внутри нашего императорского двора происходят чудовищные интриги, сплетни, конфликты, вы можете этого не замечать, у вас Турция, Париж, Вена, а у меня голова идет кругом, моего статс-секретаря Михаила Сперанского обвиняют в предательстве, дескать, в Эрфурте наполеоновские подручные купили Сперанского, он пленился гением Наполеона и пошел навстречу этим подручным. При этом, Николай Петрович, обратите внимание – ко мне слетаются кляузы совершенно разных людей, барон Армфельд, граф де Местр, князь Долгоруков, министр полиции Балашов, вдовствующая императрица Мария Федоровна, великая княгиня и герцогиня Екатерина Павловна, историограф Карамзин, я не могу перечислить всех заинтересованных лиц, обвиняющих государственного секретаря во многих якобы предательствах, а Сперанский виноват лишь в том, что порой залихватски в компании друзей признается, что считает себя правителем России. Конечно, мне доносят.