Уже месяц. Так мало, что я еще ощущаю капли дождя и холодящие порывы ветра. Вижу неясные, сквозь туман, очертания обоих мысов, одинокий катерок на границе бухты, отвесные скалы, пирс, себя, лихорадочно ищущего на парапете камешек, дабы швырнуть его под ноги спиной стоящей ко мне девчонки. А память с беспристрастностью проекционного аппарата все вертит и вертит кадры.

Что обуревало тебя тогда, в прощальном полете над бухтой и горами, в начале долгого и затяжного пути? Я же был во власти навязчивого состояния — все по-старому, все как и прежде на своих местах, а чего-то недостает.

Никто из «наших» на глаза мне не попался. Я, признаться, и не искал такого повода. А на другой день неумолимо потянуло к тем, с кем мы были связаны последние дни и часы, как будто от них тянулась незримая ниточка к тебе. Под вечер ко мне заглянули «ребята». Сочувственно вздыхали, тактично интересовались, как у нас прошло с четвертого на пятое. У Борьки, как ты помнишь, разболелись зубы, нездоровилось и Василь Николаичу. Они всю ночь не спали и слышали мои гулкие в пустом коридоре шаги. Я на их вздохи отвечал не менее протяжными и тоскливыми. Лотом, когда у шел Василий Николаевич, забросал вопросами Борис. Для него наши отношения так и остались загадочными. Он рьяно перемывал тебе кости. Называл и заумной, и более чем обыкновенной. Все искал у меня ответ. А я, будто подыгрывая ему, пошел дальше, обрисовывая тебя не с лучшей стороны.