— Дурак! — отрезал Герман. — Головы своей не жалко.

— Почему?

— Кто с тобой там панькаться станет?

— Мне выбирать не из чего.

Желание не помочь, а отчитать взрослого несмышленыша завладело Германом.

— Зачем раньше времени самого себя сажать за решетку? Менты тебе только спасибо скажут.

— Я ни в чем не виноват, — жалобно отозвался Захар. — А накажут, так, наверное, не строго.

Герман заливисто рассмеялся.

— Ай да хохмач! «Не строго». Ты хоть представляешь, что такое тюрьма?.. Слушай сюда, кладоискатель, — посерьезнел Герман. — Один пацан за день до призыва в армию приструнил нахала. Тот собрал шоблу, и напали они на пацана. Отбиваясь, он пробил одному голову. А у «пострадавшего» папа — шишка… Вместо армии — колония.

— Бред какой-то.

— Бред в книжках для детей и юношества… Пацана воспитывала зона. Спустя много лет встретил он, горемычный, женщину. Обоим давно пора заводить семью. Она ему возьми и скажи между прочим: мол, я, дорогой, на той неделе сделала аборт. Он ее в сердцах хлоп ладошкой. Она на него заявление. Потом, правда, опомнилась. А он-то меченый. И отправили бедолагу лечить нервы, где делают это лучше всего.

— Но… не обязательно всё должно быть так.

Герман поразился, что собственная жизнь уместилась в коротком рассказике. Откуда же тогда берутся толстенные романы, напичканные вышибающими слезы страстями? Знать не про таких, как он, писаны они. И то верно, кто тебя станет уважать, когда свои «паханы» — и те презирают.

Он представил высокомерную ухмылку Зубаря, и отвращение комом встало в горле.

Кто таким дал право распоряжаться чужой судьбой!.. Они считают себя хозяевами и неотступны в этом убеждении. Их всесилие безмерно. И в стране, где все идет кувырком, такие на плаву. И ты не смей их ослушаться… Не то…

— Пошли они все… — вскипел Герман.

Захар, не поняв, кому адресовано ругательство, на всякий случай согласно кивнул.

Этот русоволосый крепкий человек внушал доверие. Он может знать или догадываться о планах Зубаря. Наконец, он более опытный.

— Гниды, — не мог успокоиться Мешалкин. — И ты молодой, умный, — окинул он горящим взором Захара, — дрожишь перед всякой мразью.