Ранним утром, по дождю, я с попутчиками ехал из Кочетовской. На горбатой колее машина застряла. Пожилой мужчина переходил дорогу, направляясь к одинокому подворью. Я тотчас узнал его…
Когда-то на этом месте находился хутор Плешаков. Но люди ушли, оставив неродящую землю. А хата у дороги стоит и поныне. Никто уж не докучает старику просьбами о переезде, не сулит размеренной, спокойной жизни.
Всё это я услыхал накануне, следуя в Кочетовскую
Несомненно, Виталий Александрович навещал отшельника, отдав должное его верности родной земле, что сам чтил выше всего.
И дорогой образ Закруткина неожиданно предстал перед глазами: как и старик, он смотрел вослед машине. И — словно отблеск солнца забрезжил в окнах старой хаты…
Два много повидавших на своем веку Человека обернулись в сторону Дона, где клубились свинцовые, прореженные вышним светом, тучи. И я мысленно увидел ту же картину, что и они: там, у берега, неспокойная волна плещет в густой камыш, стебли которого словно стая потревоженных лебедей, вытянувших гибкие шеи…
Колокола Новочеркасска
Колокола Новочеркасска
Человек не торопил лошадей…
Масличные деревья подступали к широкому накату дороги, бегущей под уклон. Вправо, за красным тюремным «замком», открывалось бескрайнее займище. Левее, в мареве теплого предвечерья, темнела изреженная роща. За рощей выпирал шпиль кладбищенской церкви Дмитрия Солунского. Прямо, куда ходко катила бричка, отражал закатное солнце город.
Сиял золотом куполов Войсковой собор, казалось, он медленно скользил с холма навстречу звонившей церкви Михаила Архангела. Чуть поодаль — скромно, как старушка в расписном платке — выглядывала деревянная Успенская церквушка, а выше светились могучие главы храма Александра Невского. Башни Никольской церкви и луковицы церкви Донской Божией Матери были едва заметны среди пышной летней зелени. «Кайзеровская» шапочка лютеранской кирхи сливалась по цвету с монументальным зданием кадетского корпуса… Звонила и пятиглавая Троицкая церковь. Колокольня ее медленно исчезала, по мере того как бричка спускалась в низину по неровной окраинной улочке, упирающейся в бойню.
Но вот копыта защелкали по гладкому булыжнику — и в створе Триумфальной арки, словно в каменной рамке, предстала вся громада собора. Чудный звук его колоколов, звонкий и глубокий, все нарастал и учащался. Человек был местным — и слышал перезвон не однажды. Отпустив поводья, он зачарованно и истово перекрестился…