Светлый фон

Таким виделся Новочеркасск в предгрозовую пору семнадцатого года. Уже пала династия Романовых, были легализованы подпольные партии, неотвратимо бурлил и Дон…

Трудно представить город по старым фотографиям и воспоминаниям. Но черты былого вырисовываются всё яснее по мере того, как мы познаем историю…

«Донская Венеция», «Степной Париж», «Южный (или Маленький) Петербург» — эти эпитеты были не зря «жалованы» старой и новой столицам Войска Донского. Своеобразие Черкасска и Новочеркасска в том и выражалось, что свое, коренное, казачье, сочеталось с европейской культурой.

Особый размах это приобрело в Новочеркасске. Город строился планомерно, с соблюдением канонов градостроительства.

Прямые широкие улицы и бульвары, большие, вымощенные брусчаткой площади, неожиданные архитектурные формы и решения — одиночные и групповые, по принципу ансамблевости, заслуженно поставили Новочеркасск в ряд красивейших городов России.

Заводов было мало. Если и ощущалась гарь, то лишь зимой, в редкий безветренный день. Полиция строго следила за тем, чтобы хозяйки не лили помои на улицу, а ребята не мусорили и не ломали ветки. Впрочем, дети на это редко отваживались: за сломанную ветку родители могли заплатить штраф… Город утопал в зелени. Посадки были не хаотичными. Породы деревьев чередовались в зависимости от почвы и рельефа. Тучные заливные луга зеленой подковой охватывали город.

Местом всеобщего досуга был Александровский сад. Центральная аллея, прямая как стрела, связывала летний драмтеатр Бабенко с Государственным цирком. Между липами — соседствовали два кинотеатра, летний военный клуб, богатейшая оранжерея. Посетителей прельщали прекрасно отделанный, с островком, бассейн и белоснежная ротонда, где до глубокого вечера играл духовой оркестр.

Особую примечательность являла чугунная ограда с ажурными легковесными решетками между крепких столбов, стоящих на желтых плитах ракушечника.

Сторожа носили «фирменные» железные бляхи… В годы сталинщины распускался слух, что низшему сословию вход в парк раньше был запрещен. Это заведомая ложь. В сад не пускали только пьяных, лихих велосипедистов (они вдоволь могли покататься и в другом месте), людей в грязной и неопрятной одежде.

Слухи эти фарисейски распускались в пору, когда город, а значит, и сад теряли свой первоначальный облик, когда исчезали неповторимые творения зодчества, когда святотатство и вандализм были возведены в ранг государственной политики. Никто не пытался систематизировать преступления подобного рода, гем паче обнародовать их. Всё меньше очевидцев тех событий, и, видимо, назрела необходимость составить хотя бы приблизительный каталог утраченного, следуя трагической хронологии.