Сделано, к слову, было немало. Первая Республика вдруг превратилась в Первую Империю. И против никто не сказал ни слова. Шуты! Выходит, все только этого и ждали. Кричали об одном, а мечтали, выходит, совсем о другом. Или им просто надоел клацающий звук гильотины? Тоже аргумент. Зачем заниматься глупостями, когда каждый француз может доказать свою преданность Отечеству не на плахе, а в боевом строю? Спасибо, они его поняли и поддержали. И конечно, поверили. Отныне орлы и пчелы на французских знаменах – символы императорской власти и труда – станут олицетворением «эпохи Наполеона». Дай срок – и Франция будет править миром!

Бонапарт отнюдь не бредил. Его проницательный ум и хладнокровие позволяли многое – например, брать планку, которая в глазах остальных монархов могла показаться безумием. Однако самому Наполеону было не до сантиментов: если хочешь чего-то достичь – не стоит медлить. Нерасторопность слишком дорого обходится. И пример Бонапарта мог это подтвердить.

Европа лежала у его ног. Правда, не вся. «За кадром» оставались Британия и Россия – непримиримые враги «узурпатора». Но если русский царь хотя бы пытался играть роль миротворца, то англичане делали все, чтобы вывести корсиканца из себя. Бритты никак не могли смириться с мыслью, что власть у соседей была просто-напросто узурпирована. Они могли терпеть кого угодно из Бурбонов, к которым за столетия все привыкли, но Бонапарт вызывал только ненависть. В глазах британцев власть Наполеона напоминала некий поридж[111] из корсиканской семейственности, военной казармы и проходимцев разных мастей. И с этим следовало что-то делать…

Войдя в Польшу, французский орел наступил на лапу другому орлу – двуглавому. И за этим из-за Ла-Манша с ухмылкой наблюдал британский лев…

* * *

После битвы требуется отдых; долгая разлука манит радостью встречи. В «стеганом одеяле из дам»[112], длину которого не смог бы измерить и сам Бонапарт, императрица Жозефина по-прежнему занимала самое почетное место. И августейший титул навсегда бы остался при ней, если б не одно обстоятельство: несмотря на все старания Императора, он никак не мог стать отцом. Острие отчаяния сильно ранило самолюбие Наполеона: неужели он бесплоден? При мысли об этом покоритель Европы начинал сильно нервничать.

Бонапарт Жозефину не просто любил – он ее почти боготворил. Поэтому к разного рода мимолетным связям относился легко и спокойно: что они в сравнении с высокой любовью к Жозефине?! Как говорится, жена женой, а подружки – подружки и есть. И все же для полной семейной гармонии не хватало ребенка, который этот брак сделал бы незыблемым. Но долгожданного сына все не было (о дочке Наполеон даже не думал!).