Тед как-то сказал мне, что он «золотой мальчик», и СМИ воспринимали его именно в этом образе.

  Я оглянулась по сторонам. Телестудии из Колорадо, Юты, Вашингтона и Флориды зарезервировали для себя «территории», прикрепив специальные рукописные объявления. Работа на десятом этаже здания Центра правосудия продолжалась круглосуточно на протяжении всего процесса. А мне, всегда жаловавшейся на одиночество человека, занимающегося писательской деятельностью, и проводившей так много времени в уединении своего подвального кабинета, здесь одиночество явно не грозило. Меня поразили выдержка и дисциплинированность моих коллег-репортеров, которые могли написать заметку от начала до конца в помещении, которое буквально гудело от шума и суеты.

  Я оставила свой магнитофон наверху. В зал суда магнитофоны вносить не разрешалось. Позже я научилась оставлять его включенным рядом с телевизором перед тем, как самой броситься в зал суда на начинающийся процесс. Таким образом у меня были заметки, сделанные на самом процессе, и полная его запись на пленке.

  Я вышла из лифта на пятом этаже и направилась в зал суда. Откровенно говоря, меня терзал страх, ведь я входила в совершенно незнакомый мне мир, где мне предстояло увидеть кульминацию четырех лет мучительных метаний.

  Если судья Эдвард Коварт был похож на сенбернара, то его судебный пристав Дейв Уотсон напоминал бойцовского бульдога, злобно защищающего своего хозяина. Мы все постепенно научились уважать и бояться Уотсона, когда он громким голосом провозглашал: «Прошу всех сесть! Суд начинает заседание» или «Всем оставаться на своих местах, пока судья не вернется в зал судебных заседаний». И горе тому, кто вдруг захотел посетить туалет – во время заседаний Уотсон не допускал никаких хождений туда-сюда.

  Но в тот момент я была ему очень обязана. Он подошел ко мне, когда я в растерянности остановилась перед дверью в зал суда. Ему было уже за семьдесят, совершенно седой, одетый в строгом соответствии с правилами – белоснежная рубашка и темные брюки. В ту минуту я не знала, что передо мной тот самый всемогущий судебный пристав Уотсон. Он улыбнулся, обнял меня и сказал: «Входите, входите, милочка».

  Зал суда, в котором заседал Коварт, представлял собой обширное восьмиугольное помещение со стенами, обитыми панелями из тропической древесины, и металлическими прямоугольниками за мраморной скамьей. Сверху свисали светильники белого, красного, темно-коричневого цвета, цвета морской волны. Тридцать три места для прессы находились слева от входа. Напротив них располагались места для полиции. Дальше – сто с лишним мест для зрителей. Ни одного окна, но необходимое число кондиционеров.