«Одному пьяному американцу пришло в голову устроить нам показательный расстрел. Выстроил нас, троих младших детей и мать, у стены и хотел расстрелять. За то, что мы были родственниками “польского мясника”. Но он не знал мою мать, ее отвагу. Она так на него накричала, что он просто выпустил автомат из рук. Интересно, что Бригитта и Михаэль в это время плакали навзрыд, а я молча стоял, вы не поверите, но это истинная правда, я стоял и думал: “Этот человек с автоматом напротив нас прав. Он имеет право расстрелять нас”. Мне было-то всего шесть лет. Я молча стоял и думал, что так и должно быть».

Может ли ребенок в шесть лет осознавать, что люди, которые хотят убить его и его близких, – правы? Если да, то на чем основывается эта уверенность? Учитывая, что всё детство Никлас был изолирован от внешнего мира и провел за стенами замка Крессендорф, он мало знал о том, что происходит за воротами территории, охраняемой «добрыми эсэсовскими солдатами». Безусловно, он покидал замок. А один раз даже ездил с матерью за дешевыми покупками в еврейское гетто, кажется, в 1939-м или 1940 году – в пропахшем ее духами «мерседесе». Тощим детям, которых он видел из окон машины, он показывал язык, совершенно не понимая, чьи это дети и какая их ожидает участь, и теперь, много лет спустя, содрогается от ужаса, вспоминая об этом. Из чувства вины перед этими еврейскими детишками в своем рабочем кабинете в редакции журнала «Штерн» Никлас повесил фотографию: на ней мальчик-подросток из Вены, которого краской на стене родительского магазина заставляют написать слово Jude. Фотография эта провисела там двадцать лет. «Интересно, что никто из журналистов “Штерна”, никто из посетителей никогда не спросил, что это за снимок. Никто не спросил: “Господин Франк, что это за фото висит здесь у вас?“ Его не могли не видеть, но никто ни разу ничего спросил и не сказал».

Если Никлас в своей жизни лишь однажды был в еврейском гетто, то мать его, Бригитта, ездила туда часто: «Там за бесценок она скупила десятки меховых шуб, платков, платьев. Каждый раз после таких закупок всё это перевозилось в салон-вагоне моего отца. Я до сих пор помню этот вагон, прекрасно оборудованный для детей. Я очень любил поездки в салон-вагоне из Мюнхена в Краков. В нем всё было отделано красным деревом, и мне очень нравилось его роскошное убранство. Его цепляли к поездам. Железнодорожники прозвали его контрабандистским вагоном, это я позже узнал. Как и то, что моя мать постоянно перевозила в этом вагоне через границу продукты, ценности, всевозможные товары. Из Польши в Баварию. Поскольку вагон принадлежал генерал-губернатору, его не проверяли. Каких только вещей не перевозили в нем! Когда отца арестовали, у него в рабочем кабинете висел Леонардо да Винчи, “Дама с горностаем”, две картины Рембрандта, одна Рафаэля, причем это были известнейшие произведения искусства, которые он присвоил».