Теперь давайте разберемся с тем, почему Никлас и его брат Михаэль ломали игрушки. Была ли это психологическая защита против мрачной атмосферы, царившей в Польше, или всё-таки для детей в возрасте от двух до пяти лет ломать игрушки – вполне нормально? Современные психологи объясняют этот факт по-разному, но сходятся на том, что, во-первых, это объясняется детским любопытством. Во-вторых, может свидетельствовать о недостатке родительского внимания. В-третьих, это один из способов выплеснуть внутреннюю агрессию. Считается, что так делают дети, на которых нередко выплескивают свои негативные эмоции родители, и, копируя манеру родителей, ребенок кричит на свои игрушки, ругает их, ломает и разбивает.

Но дело не только в этом. Напряженная обстановка внутри семьи всесильного Ганса Франка, кажется, лишь закрепила в маленьком Никласе эдипов комплекс – испытывая, предположительно, сексуальное влечение к своей матери, он одновременно испытывал враждебные и ревностные побуждения по отношению к отцу. И часто мать, сама не слишком понимая это, давала Никласу всё больше скрытых мотивов, которые легко обрабатывало его подсознание, оборачивая в пользу внутреннего Эдипа.

«Крессендорф. Когда я был там ребенком, меня поразила одна история. Один раз мы приехали с матерью с прогулки в большом “мерседесе” и остановились перед лестницей. Мать вышла из машины, взяла меня за руку, а отец стоял наверху, словно Людовик XIV, и даже не подумал спуститься к ней. По тому, как мать сжала мою руку, я понял, насколько она возмущена своим невежей мужем, который стоял и высокомерно ждал, когда она к нему поднимется. Мне этот эпизод запомнился навсегда. По тому, как мать сжимала мою руку, становилось очевидным, что этот брак ненастоящий».

Впрочем, отец в доме был главным авторитетом. И, скрывая свои инцестуозные побуждения по отношению к матери и убоявшись наказания отца, Никлас, как и положено в таких случаях, начал идентифицировать себя с отцом. Дедушка Фрейд был бы за Никласа горд. Всё шло по классической схеме.

«Страшный шок я испытал летом и осенью 45-го, когда вышли первые демократические газеты. В них часто публиковали фотографии с горами трупов, где были и трупы детей моего возраста. А в подписях под этими снимками всё время упоминалась Польша. А я уже тогда знал – Польша принадлежит “нам”. Не в смысле политической принадлежности, а нам – семье Франк».

Никлас не владел никакой Польшей – да, у него была своя комната, слуги и всё, что положено иметь ребенку генерал-губернатора, но какое отношение он имел к этой стране?«Мне очень нравилась роскошь. Я и пользовался благами этой жизни. В Крессендорфе у нас был слуга, его звал Йохан. На первый этаж вела очень красивая открытая лестница. Я становился наверху и кричал тонким детским голосом: “Йохан! Йохан!” Слуга, подчиняясь приказу сына генерал-губернатора, вынужден был подниматься ко мне и спрашивать: “Чего изволите?” А я кричал ему в ответ “спасибо”, смеялся и убегал прочь. То есть я намеренно использовал свое положение, еще будучи ребенком, потому что знал – никто ничего не скажет. У меня был игрушечный автомобиль с педалями, на нем можно было очень быстро ездить. В Кракове, в замке Вавель, мы носились на нем по коридорам. И тогда мне очень нравилось делать взрослым больно. Я ждал, пока кто-нибудь выйдет в коридор, а, заслышав шаги, начинал стремительно крутить педали и въезжал моей жертве прямо в ноги. Многие от боли вскрикивали – автомобиль был сделан из металла, – и я смотрел на них снизу вверх, а им ничего не оставалось, как скривить лицо в улыбке, погрозить пальцем и попросить Ники больше так не делать. Они не могли просто так вытащить сына генерал-губернатора из машины и показать ему, что он натворил, сказать, что нельзя другим людям делать больно. Да, я пользовался своим привилегированным положением».