— Да пошел ты!.. — вырвалось у португальца.

Израильтянин глубоко вздохнул. Запасы его терпения, и без того скудные, полностью истощились.

— Видит Бог, я не хотел!

Острейшая боль мгновение спустя пронизала все тело Томаша, но эпицентром ее был мизинец левой руки, который принялся пилить перочинным ножиком Арни Гроссман. Муки были неописуемыми. Вспышки света в глазах и нечеловеческие вопли сопровождали каждое движение лезвия по пальцу. Жертва умоляла на всех языках прекратить пытку, сжалиться, пыталась объяснить, что так нельзя, но слов было не разобрать из-за криков, то и дело вырывавшихся из глотки, будто они могли хоть в какой-то степени облегчить нестерпимые страдания.

Гроссман задался целью довести ампутацию до конца.

LXXVI

LXXVI

Но тут что-то случилось.

Когда боль, казалось, достигла своего апогея и надежд на прекращение истязания не было никаких, Томаш, собиравшийся уже раскрыть свою великую тайну, ощутил, что насильник как-то мгновенно обмяк, да и левую руку никто больше не удерживал.

Португалец резко дернул руку и прижал ее к телу, чтобы хоть как-то унять боль. Он еще понятия не имел о том, что произошло, но, слава Богу, произошло. От ощущения жесточайшей боли в мизинце было не скрыться, не уйти, но он хотя бы сообразил, что уже можно приоткрыть действующий глаз, чтобы понять, отчего же Гроссман прекратил экзекуцию.

Перевернувшись с живота на спину, он увидел израильтянина на карачках с выражением несусветного удивления на багровом лице. Вытаращенные глаза вот-вот должны были выпасть из орбит, а язык уже вывалился наружу… Кончик какого-то кинжала торчал из горла на уровне Адамова яблока, дрожавшего при каждом выбросе крови.

— Ба-бах!

— Ба-бах!

Эти два выстрела чуть не разорвали барабанные перепонки Томаша. Ему показалось, что он практически оглох. Только тут он заметил в дыму движение еще одной фигуры, находившейся за израильтянином. Приглядевшись к падающему человеку, португалец понял, что это Арпад Аркан. Президент фонда упал на пол животом вниз и лежал, как мешок. Продырявленный мешок: из двух отверстий на спине толстяка поднялись струйки дыма, как из кратера ожившего вулкана.

Бросив взгляд в сторону, португалец догадался, что стреляла Валентина — она продолжала держать пистолет дулом в их сторону. Если бы не боль, Томашу могло бы показаться, что все происходящее — тяжелый сон. И вновь возникший в нем из небытия Арпад Аркан, по-видимому, совсем недавно пришел в себя, вытащил из руки клинок, которым его ранили. Затем он осознал серьезность пожара в Святая святых и бросился к бронированной двери. Приблизившись, должно быть, увидел, как Гроссман истязает Томаша. Сориентировавшись в обстановке, глава фонда подкрался к мучителю и проткнул его шею любимым оружием сикариев. Жаль только, что в этом горящем бедламе он не заметил итальянку, а возможно, недооценил ее истинную роль в происходящем. В результате — пуля в спину.