Констебль покидает пост. Он идет медленно, слегка прихрамывая. И неуклюжесть его походки даст тому, другому, несколько дополнительных секунд. Секунда – это много, тебе ли не знать, Абберлин.
Констебль покидает пост. Он идет медленно, слегка прихрамывая. И неуклюжесть его походки даст тому, другому, несколько дополнительных секунд. Секунда – это много, тебе ли не знать, Абберлин.
Мужчина тянет спутницу. Отблеск бледной луны падает на ее лицо. Всего мгновение, но тебе хватает, чтобы узнать. Впрочем, ты и так знаком с ней, пусть и мертвой.
Мужчина тянет спутницу. Отблеск бледной луны падает на ее лицо. Всего мгновение, но тебе хватает, чтобы узнать. Впрочем, ты и так знаком с ней, пусть и мертвой.
Взмах ножа по горлу. Падение тела, глухой удар о мостовую. И треск рвущейся ткани.
Взмах ножа по горлу. Падение тела, глухой удар о мостовую. И треск рвущейся ткани.
– Пусти, – Абберлин умоляет.
– Пусти, – Абберлин умоляет.
– Ты ничего не изменишь.
– Ты ничего не изменишь.
Он и не будет менять. Ему надо лишь увидеть. Узнать.
Он и не будет менять. Ему надо лишь увидеть. Узнать.
– А ты уверен, что хочешь знать?
– А ты уверен, что хочешь знать?
– Да.
– Да.
И смерть отпускает.
И смерть отпускает.
Ты бежишь, но медленно. Во снах тяжело бегать, Абберлин. Воздух густой, как вода или сироп. Глотай, пей, чтобы до дна, до мостовой, по которой расползается лужа крови. И человек подымается. С кожаного фартука его стекают целые потоки. И руки тоже красны.
Ты бежишь, но медленно. Во снах тяжело бегать, Абберлин. Воздух густой, как вода или сироп. Глотай, пей, чтобы до дна, до мостовой, по которой расползается лужа крови. И человек подымается. С кожаного фартука его стекают целые потоки. И руки тоже красны.