Второй возвышался над жертвой. Лиска видела его смутно, как будто он, такой огромный, и не человек вовсе, но оживший призрак. Зато нож в его руке был материален.

Сталь тускло поблескивала.

Человек опустился на колени и поднял руки, метя в одному ему видимую точку на впалом животе лежащего. Поднял руки и застыл.

Лиска села.

Голова кружилась, и сильно, но это перестало быть важным, как и вообще все, кроме двоих, находившихся так близко и так далеко. Встав на колени, Лиска поползла. Быстро. И еще быстрее.

Она успела. Человек-статуя, чья спина была изрисована шрамами, а на груди лежала знакомая пластина с ликом зверя, по-прежнему был недвижим. Он часто дышал, и Лиска видела, как ходят ребра, накачивая легкие воздухом, как дергается кадык и нервно пульсирует жила на виске. Она вцепилась в руки, попытавшись оттянуть лезвие. Не вышло. Пальцы держали крепко.

Тогда она принялась разжимать эти пальцы, тугие, сведенные судорогой.

– Не стоит, – сказал лежащий.

Он наблюдал за Лиской с интересом, но по-прежнему не пытался встать и помочь.

– Нет, – Лиска почти разжала одну руку, и теперь, зажав клинок между ладонями, расшатывала его, пытаясь выдернуть рукоять, как выдергивают из десны молочный зуб. Когда она почти уже достала нож, Иван ожил, вскочил и оттолкнул Лиску.

Он сильный, и Лиска покатилась кувырком по крыше.

– Я ошибся, – сказал Иван, разглядывая нож в руке. – Я ошибся!

Он повторял и повторял это, отступая к краю крыши.

– Стой! – Лиска кинулась к нему, но он выставил руку, заставляя ее остановиться.

– Я принес не ту жертву.

Солнечный шар налился тяжелым сытым багрянцем. И свет его тоже был красен.

– Не надо жертв, – Лиска потерла онемевшую щеку ледяной ладонью. – Не надо, пожалуйста…

– Они смеются. Они обманули меня.

– Кто? – Лискины пальцы схватили за основание клинка и потянули.

– Злые духи Ушмаля.