Но я как-то… слишком устал. Мне до смерти надоели эти игры и то, что вокруг ничего настоящего, не на что даже опереться. Надоело ждать, что вот-вот откроется правда, и я потеряю все, хотя терял-то я то, чего у меня на самом деле никогда и не было.

– Дело твое, – сказал я, – но, мне кажется, я знаю, чего ты хочешь.

Он тяжело вздохнул.

– Я должен узнать правду. Ради Дэнни.

– Ты хороший брат, – сказал я. Если бы у меня был брат, может быть, он бы тоже постарался узнать, что случилось со мной? Или так и сидел бы себе дальше перед телевизором, когда услышал, что я погиб?

Улыбка у Николаса была горькая.

– Попробуй убедить в этом Патрика.

– Ты делаешь то, что должен делать.

– Да, наверное, – сказал он. – Во всяком случае, спасибо за добрые слова.

– От меня доброго не жди, – сказал я.

– Ты не такой уж плохой, – сказал он. – Иногда.

– А ты почему со мной стал такой добрый? – спросил я. – В последнее время всегда по-хорошему разговариваешь, а я ничем этого не заслужил.

Он лег на спину.

– Наверное, у меня просто уже не осталось сил тебя ненавидеть, и к тому же мне нужна твоя помощь. То есть ты пойми меня правильно. То, что ты сделал, это последнее гадство, и я никогда тебя не прощу, но… это просто бледнеет по сравнению с тем, что сделали они.

Я смотрел вниз, на ковер.

– К тому же… – продолжал он, приподнявшись на локте и глядя на меня. – Мне кажется, в глубине души ты не совсем конченый человек. Может быть, ты мне даже понравился бы, если бы мы встретились не так.

Что-то мучительно жгло в груди, на месте той самой замечательно бесчувственной дыры, где раньше никогда ничего не болело.

Наверное, если я хочу настоящего – хоть чего-то настоящего в моей жизни, – нужно что-то делать.

– Николас, – сказал я.

– Да?