— Сказать?

— Скажи.

— Одни люди предназначены для того, чтобы производить на свет новых, а другие — наоборот. Я — из второй категории. Не хочу никаких детей, никакой нормальной семьи и спокойной жизни. Все равно так жить не сумею. Я только одно могу и только этого теперь хочу — у-би-вать.

— Кого? — ошарашенно выдохнул он.

— А кого угодно! Ну, то есть кого ты покажешь или Дедушка, кого я сама сочту нужным убить, гэбэшников цэрэушников, бандитов, всю эту сволочь, черт знает сколько их развелось, убивать некому. А я умею. Хорошо умею! В общем, каждый должен заниматься своим делом.

Тут я даже сама немного удивилась тому, что сказала но мне начал нравиться этот эпатаж, я стала входить во вкус и, наверно, произнесла бы большую пламенную речь да только Сергей моих ужасов смертных нисколько не испугался, а напротив — как бы успокоился. Он все никак не мог въехать, что со мной, а теперь вот понял.

Улыбнулся, обнял меня за плечи, прижал к себе, тихо сказал:

— Девочка, я знаю. Я знаю, как это бывает. У меня тоже случаются приступы озверения. Но запомни: не для того я вытаскивал тебя из этого разведблядюшника, не для того повышал твою квалификацию в Израиле, не для того мы создали команду и нашли уже пятерых замечательные ребят — не для того, чтобы теперь я позволил тебе работать заурядным киллером. Ну, умеешь ты убивать. Нашла чем хвастаться! По-моему, ты трахаться умеешь еще лучше, чем драться и стрелять. Так, может, этим займешься? На первую древнейшую профессию спрос не снизился. Даже наоборот: сексуальная революция — одна из главных составных частей перестройки. Тебя как специалиста экстра-класса теперь оценят и будут платить щедрее прежнего. Разве это не приятнее, чем ножи кидать под пятое ребро?

— Извини, — сказала я ему. — Извини. Я говорила не о работе, а о состоянии души. Я не хочу никому отдаваться — я хочу убивать. Слишком много людей, которых бы лучше не было.

— На самом деле немного, — поправил он. — Но есть. Что дальше?

— Что дальше! — передразнила я. — Ничего дальше. Неужели нельзя их всех поубивать?

— Нельзя, — грустно улыбнулся Сергей.

— Почему?

— Девочка моя, мне очень странно, что я не кому-нибудь, а именно тебе должен объяснять такие элементарные вещи.

— А ты не объясняй. — Я уже завелась. — Ты просто ответь: убивать можно или нельзя?

— Вот так ты ставишь вопрос? — Он как будто даже обрадовался. — Что ж, слушай меня внимательно, девочка, и не перебивай. На этот вопрос невозможно ответить одним словом: да — нет, льзя — нельзя.

Моисей ответил. Он сказал: «Не убий». И во всех веках было много-много религиозных войн и показательных казней. Моисей был романтиком, мечтателем. Ленин тоже ответил. Он сказал: «Убей врага». Может, не совсем так, но смысл многих его призывов сводился к этому. И появились лагеря смерти для врагов народа, для врагов нации, для врагов человечества — в общем, для всех, потому что все люди — кому-то враги. Ленин был прагматиком, циником и шизофреником. Потом ответил Дедушка. Ответил хитрее всех. Может, потому, что у предыдущих Пороков вначале была теория, а уж потом практика. Базотти сначала наубивал себе вволю, а уж потом философствовал. От прямого ответа он уходит, зато раскладывает все по полочкам.