— Не надо про Дедушку, — сказала я. — Давай прекратим сейчас этот спор.

И мы действительно перестали спорить. Я помню, как у меня вдруг и очень сильно заболела голова. Может, от слишком большого количества выпитого «Амаретто» (принес Леня, а я такого напитка раньше не пробовала, мне дико понравилось, и по серости своей я пила его, что называется, стаканами), может, от нервного напряжения, а может… Не знаю. Но уже через три дня Леня Вайсберг стал полностью нашим человеком, и на Варшавку мы начали ездить вместе. Кстати, это он придумал давать Причастным названия деревьев. И тут же заявил, что сам будет Тополем, потому что с детства любит это самое городское и живучее из деревьев.

— А я что же, буду Незнанским? — поинтересовался Сергей.

— Нет, — сказал Леня, не приняв шутки, — ты будешь Ясенем.

— Почему Ясенем? — удивился Сергей.

Леня ничего не ответил, а я сказала зловещим шепотом Никулина из «Операции „Ы“»:

— Чтоб никто не догадался!

Наступила короткая историческая пауза, после которой все рассмеялись.

Так Сергей Малин стал Ясенем.

А еще через минуту я сделалась Вербой. Причем должна признаться, что самой мне хотелось быть Пальмой, но неумолимый Вайсберг сказал свое последнее слово, и мы поняли, что он прав.

А вот четвертого Причастного нашла я. Уже осенью того же года, когда вновь отправилась в Тель-Авив, так сказать, на повышение квалификации. Общение с Тополем заставило меня пересмотреть слишком высокую оценку собственного мастерства. Я провела там еще два месяца напряженных тренировок, непростых для понимания лекций на только что выученном иврите, интереснейших знакомств, экскурсий по древним святыням, и наконец был отдых в Эйлате, на прекрасных пляжах Красного моря. Лечение как таковое в тот период напрочь вылетело у меня из головы. Может, поэтому в декабре я все-таки забеременела?

А одним из новых знакомых стал Женька Жуков, мастер спорта по боксу в весовой категории до девяноста килограммов, уроженец Калуги, окончивший в восемьдесят третьем психфак МГУ, сразу понявший, что никакой психологии (как науки) в этой стране нет, женившийся на еврейке Любе Гуревич (по любви, а не по расчету) и уехавший в восемьдесят четвертом в Израиль. В Тель-Авиве он довольно успешно занимался научной работой и преподавал в университете, на иврите говорил совершенно свободно, но жутко тосковал среди иудеев и арабов, мечтал об Америке, а более всего о свободной России, куда можно будет вернуться для нормальной работы. Россию эпохи первого съезда народных депутатов он вполне справедливо свободной не считал. О чем мы только не говорили с Женькой, и когда однажды полунамеком я рассказала ему о некой вроде бы существующей международной службе всеобщего контроля, он необычайно возбудился и, чуть ли не взяв с меня страшную клятву никому не разглашать услышанное, поведал свою сокровенную мечту — создание всемирного общества психологов в виде некой секретной спецслужбы для выявления на очень раннем безобидном этапе социально опасных людей. А надо заметить, что системы тестов, разработанные Жуковым, котировались весьма высоко не только в Израиле, но и в Европе, и за океаном тоже. Собственно, благодаря тому, что его тесты использовал Моссад для отбора кадров, я и познакомилась с Женькой. В общем, я поняла вдруг, что Женька — наш человек. Не скрою (что уж теперь?), в какой-то момент я увлеклась им, и он тоже не устоял, хотя действительно любил свою жену. А я действительно любила Ясеня.