На слове «запах» его проняла дрожь.

– Запах? Какой запах?

Струной натянулась пауза. И лопнула.

– Вот этот...

Она распахнула платьице, оказавшееся почему-то халатиком, под которым ничего больше не было, и пичуга в животе попросилась наружу вместе с остатками завтрака.

Её тело бугрилось струпьями и гноящимися нарывами, кожу испещряли бурые, сизые, иссиня-чёрные трупные пятна. Мертвенно-белая и разбухшая, как у утопленницы, она гармошкой сморщилась на шее. От разлагавшейся плоти разило тошнотворным смрадом. Из соска на левой груди с брызгами желтоватой жидкости вырвался белый червь.

– Я умираю, – призналась она тоном человека, смирившегося с неизбежностью. – Я уже почти умерла.

Она сделала лёгкий жест рукой, будто смахивала со щеки слезинку, и под слоем пудры открылась проевшая череп дыра. Сквозь неё проглядывало что-то пурпурное и пульсирующее. Затем она дёрнула себя за чёлку и... боже, боже, её волосы, её чудные волосы сползли с абсолютно лысой головы, как парик!

– Господи... – пролепетал он коснеющим от ужаса языком. – Нет…

– Да, – возразила она неузнаваемым голосом, и он заметил приличную нехватку зубов в её зловонном рту.

Он порывисто обнял её, прижал к себе липкое, сочащееся гноем тело.

– Нет! Не отдам! Не брошу!

«Трупный яд проникает сквозь поры в микродозах и вызывает медленную интоксикацию...»

Когда она впилась в его горло зубами, высасывая вместе с кровью силы, питаемые настоящей искренней любовью, он был счастлив.

Глава 5. Ярость