Между веками и глазными яблоками расплывались круги – зеленые и круглые, как кошачьи глаза. И сама кошка тенью вспрыгнула на нижнюю ступеньку лестницы, разинула красный рот и зашипела.

Не кошка это! Ведьма!

– Сгинь, ведьма! – в страхе крикнул Степан. – Пропади!

Он замахнулся кулаком, хлопнула, отлетая, дверь. Безутешная мать выла, вцепившись пальцами в волосы. Степан отпихнул ее ногой и слетел по лестнице вниз.

Где та кошка? Вон, мелькнул за баней черный хвост.

Степан – туда.

Облака бежали резво, весело, то густея до сизой темноты, то оголяя выбеленное брюхо. Из-под ног катились мелкие камешки, как тогда, на берегу реки. И солнце поплавком выныривало из облачных волн – не солнце, вихрастая Кирюхина голова. И от этой головы по всему небу тянулся и тянулся кровавый след – то заря занималась над Доброгостовым.

– Поймал, ведьма!

Степан завернул за угол и ухватился за некогда белый, а теперь испачканный сажей и грязью рукав. Девушка зашипела, показав острые зубы.

– Слово где? – задыхаясь, потребовал Степан. – Взяла?

– Нет…

Он зарычал и встряхнул ее за плечи. Стружка волос взметнулась и распалась по плечам, зеленые глаза на перепачканном лице сверкнули хищно, не по-доброму.

– Нет у чужака Слова, – прошипела ведьма. – Другое взяла.

– Что?

Степан ослабил хватку, и девушка, наконец, вырвалась. Распахнув ворот и оголив одну аккуратную грудь, она вытащила из-за пазухи потрепанный блокнот. Края оказались опалены огнем, листы исписаны аккуратным убористым почерком.

«Лешачья плешь», «Колдун Черных», «Помешательство заключенных», «Место, где говорят духи»…

Пролистывал страницы, Степан разглядывал рисунки и особенно долго смотрел на имя, густо перечеркнутое, но все еще читаемое – «Андрей Верницкий».

– Его записи?

Ведьма согласно тряхнула головой и снова оскалилась по-звериному. Взлохмаченная, вымазанная грязью и сажей, сейчас она походила на зверя. Отвернись – и вцепится острыми зубами в шею.

– Еще что? – спросил Степан.