«У него голос Акульки, – подумалось вдруг, и холод прокатился по спине. – Она так говорит, когда случается приступ».

А еще, вспомнилось, так говорил мертвый Захарий – утробным голосом покойного деда Демьяна. Потусторонним голосом, звучащим из мира, где властвуют мертвые.

– Сгинь! – прошептала Рудакова в страхе. – Пропади, нечистый!

Так и не перекрестилась, вместо этого подобрала сумку и бросилась прочь.

Чужак ухмыльнулся одной половиной парализованного лица и вытер губы.

– Курить охота, сил нет, – сказал он. – Мужик, у тебя есть? Всю дорогу терпел, а батя не разрешает.

– Нет у меня, – выдавил Степан. Говорить было тяжело: на зубах скрипел песок, в голове шумел ветер, перед глазами танцевали мушки. Того и гляди, свалит припадок. Степан стиснул в пальцах пояс и хмуро спросил: – Ты откуда пришел такой? Зачем бабу напугал?

– С дороги пришел, – ответил чужак, по-прежнему ухмыляясь. Под прикрытым веком ворочался глаз, ресницы трепетали, но так и не расклеились. От чужака пахло потом и гарью, на правой щеке алел ожог, и волосы над правым ухом обуглились и надломились.

– Тетке я правду сказал, – продолжил он. – Ты и сам знаешь.

«Знаешь…» – эхом отозвалось в порыве ветра. Степан поежился и сунул руки в карманы, словно боялся, что чужак разглядит на его ладонях кровь Кирюхи. Краем глаза заметил, как опасливо подошла и застыла в сторонке ведьма. Тянула носом воздух, прислушивалась, подрагивая, как зверь в засаде.

– Мальчишка только вчера пропал, – сказал Степан, – а ты его в мертвецы рядишь.

Чужак сплюнул на землю сквозь зубы, как сплевывают мальчишки, но сделал это не умеючи, и слюна повисла на нижней губе и капнула на подбородок, пестрый от запекшейся крови.

– Видел, – повторил он. – И его видел, и старика Захария, деда твоего, Демьяна, и Лешу Краюхина, и утонувшего Евсея, хоть и живы они пока, а все равно на корм пошли.

– Кому пошли? – машинально спросил Степан, и бросило в пот.

У горизонта блеснула на солнце чешуйчатая рябь воды, что-то плеснуло у берега.

– Рыбе, – ответил чужак. – В брюхе ее сидят, икринка к икринке. А я уйти смог.

И засмеялся, выхаркивая пыль и пепел.

– Как же ты ушел, Паша? – подала голос ведьма.

Она приблизилась еще на шаг, убрала кудри за розовые ушки. Солнце подсвечивало ее со спины, и казалось, охвачена ведьма золотистым ореолом. Только в глазах притаилась тревога. Слепой глаз чужака заворочался и уставился на нее.

– Изо рта выпал вместе с молнией, – глухо сказал он. – Жить захочешь – еще не то сделаешь. Отдохнуть бы мне…