В здании было много гвардейцев. Слишком много гвардейцев — я не видела такой усиленной охраны даже в Равенстерне. Обычно посторонние в Институте — редкость, строго по пропускам, и это логично: есть места, где людям без способностей находиться не следует. Что-то происходило. У меня не было никаких сомнений: нам предстоит стать частью этого, желаем мы, или нет.

Зи взяла меня за руку, в другую ее руку вцепился Ёршик: обычно задиристый, он выглядел подавленным и растерянным.

"Нужно сказать им что-нибудь обнадеживающее… Как насчет "Хуже быть уже не может"? М-да. Неубедительно."

Возле кабинета ректора выстроился целый взвод гвардейцев. Были там и "ищейки магов", полицейские расположились менее формально: сидели или стояли, прислонившись к стенам, негромко переговаривались. Увидев их, я сначала споткнулась, а потом поняла: это реакция обычного труса.

"Наверняка коллеги Ларса знают, что он "присматривал" за мной. Наверняка он был им дорог. На их месте я бы точно ненавидела соплячек, лезущих, куда не положено.

А ведь есть еще и родители констебля…"

Гортензия уставилась на полицейских с не меньшим испугом.

— Барышни! — строго сказал идущий чуть позади инспектор. — Что я вам сказал насчет самообвинений и прочего?

— Не орите на них, дяденька, — буркнул Ёршик. — Они, все-таки, женщины.

Суровый инспектор не нашел, что ответить на эту отповедь — только приподнял бровь.

Я вдруг заметила, как насупился де Стеррэ. Ну, еще бы: вышестоящий чиновник командует на его территории, даже, наверное, занял его кресло. Ректор был настолько несчастен, словно прямо сейчас, за дверью, канцлер отстригал от его любимого чучела мех для акварельных кистей.

Злорадство — признак низкой самооценки, говаривала госпожа Циник, но мне все равно стало чуточку веселее.

И очень вовремя.

Дверь кабинета распахнулась. Нас пригласили войти.

* * *

Канцлер Ландрийский не занял место за столом ректора — комфортно расположился в одном из кресел возле камина. Этих кресел было значительно больше, чем в прошлый раз, когда мы приходили за Джимом.