Младшая Киевица открыла глаза — на нее смотрел Бог с огромной, как у льва, белой гривой волос, серафимы с красными крыльями выглядывали из-за его спины, льнули к нему, словно пугливые темноглазые дети. Святые и великомученики центрального нефа косились со всех стен — живые и дышащие, они хмурили седые и соболиные брови, поджимали губы, глядя на Киевицу, — кто с укором, а кто с пониманием.
Есть Провалы на улицах древнего града, принявшего в землю свою тысячи тысяч смертей. Есть Провалля — в собственную душу, в свои скрытые, и странные, и страшные тайны.
Это был не собор прошлого и не собор настоящего — это было совершенно особое место «…твое Провалля!»
Ее личный Владимирский!
Она вспомнила, что по первоначальному плану Владимирский собор собирались построить на Ярославовом валу, 1, — на том самом месте, где стоит сейчас их дом-замок и дозорная Башня Киевиц. Изначально собор должен был стать местом Хранителей Киева. И не случайно она так любила его, наверное, здесь, во Владимирском, всегда жила часть ее души… и не только ее.
Место не было безлюдным и тихим, напротив, она сразу услышала голос:
На мраморных перилах хоров в просторных ангельски-белых одеждах, с беленым лицом стоял невысокий Пьеро в маленькой черной шапочке и распевал печально-сладкую песню:
«Вертинский…» — узнала его Маша.
В юности будущий певец мечтал петь вместе с другими мальчиками в хоре Владимирского. А там, на хорах, в иконостасе — сияла мадонна Нестерова, в которую Вертинский был влюблен гимназистом и носил ей цветы. Наверное, здесь, в соборе, вечно будет жить часть его души…
Маша сделала киевскому Пьеро знак рукой, но он словно не видел ее.
Киевица повернулась к алтарю, взглянуть на любимую Богоматерь Виктора Васнецова в золотой центральной апсиде… и зажмурилась от слепящего света.
Там, где на руках у Марии сидел младенец Христос, протягивающий пухлые детские ручки ко всему белому свету, — горел сияющий диск, отбрасывающий триллионы лучей, столь ярких, что и саму надалтарную Пречистую Деву, и свиту из разноцветных херувимов не было видно сейчас. А перед диском, купаясь в его лучах, улыбаясь, парил в вышине неизвестный мужчина в темных одеждах священника, точно так же, как младенец Христос, протягивая руки к белому свету…
— Миша Васнецов, — восторженно угадала Маша, окунувшись в сияние.
Она и сама инстинктивно расставила руки точно так же, принимая, прижимая к себе теплый свет незамутненной радости, радуясь за еще одну душу — маленького сына художника, подарившего вдохновение отцу.