Такое же лицо было и у святой в алтаре Владимирского собора, там, куда указала молодая женщина.

Еще один художник Владимирского, еще один Михаил, еще одна любовная история… Нестеров влюбился в дочь профессора Прахова и нарисовал ее в образе святой Варвары, и сделал ей предложение… но получил от родителей Лели однозначный отказ. Эмилия Прахова сочла живописца недостойным женихом для ее дочери. А Леля, жизнь которой испортила властная мать, так никогда и не вышла замуж, осталась старой девой и стала известной вышивальщицей, вышила для Владимирского собора золотом и серебром плащаницу… И, похоже, так и не ушла отсюда, не перешла в мир иной, оставшись навечно в том единственном месте, где ее бесконечно любили.

пел белый Пьеро.

Гулкий Владимирский удесятерял его голос, наделяя каждую строчку грустным гулом пророчества.

Призраки, еле заметные, похожие на обман зрения тени, мелькали в соборе там и тут, рябили в глазах, но их тела и лики не обретали для Маши плотность реальных историй. Сколько душ, сколько тайных надежд, воспоминаний, несбывшихся детских желаний, скопилось в соборе за последнюю сотню лет?

Неслышно ступая, она пошла в боковой «корабль», запрокинула голову, чтобы взглянуть на «Пятый день творения», но не обнаружила там упомянутой Дашей рябины — и не удивилась. История собора была ей преотлично известна: Котарбинский переписал сюжет, оставив в память о творении Врубеля только фон, но и его переделали позже во время очередной реставрации. Маша никогда не видела этой рябины — и не могла увидеть теперь. Ведь этот Владимирский — только ее Провалля!

Справа, со стены, на Киевицу смотрела наряженная в богатые древнерусские одежды, с широкими рукавами и полукруглым узорчатым воротом, жена Ярослава Мудрого — святая княгиня Ирина, с четками в крупных пальцах. Шведская принцесса Ингигерда разомкнула сложенные на груди белые лебединые кисти, подняла руку и указала Маше куда-то в сторону беломраморного алтаря. Младшая Киевица повернула голову — настенный Нестор-летописец, застывший над первой книгой истории с пером в руках, прервался, взглянул на нее недовольными глазами святого старца, которого зря отвлекают от истинно важных дел, и властно указал рукой себе за спину: мол, что стоишь пнем, ступай, куда велено…

Повинуясь, Маша обошла колонну. Там, в дальнем, самом правом углу, скрывавшем «Суд Пилата» и «Христа в Гефсиманском саду», в закутке арки, украшенной звездчатым орнаментом, пряталась небольшая деревянная скамья, и на ней сидел Михаил Врубель, встречи с которым она пыталась избежать много дней и месяцев — почти всю свою жизнь в Киевичестве!