Ее собственные глаза, полные гнева, взглянули на Машу с укором и требованием:
— Это ты виновата… все ты! Почему ты ничего не сделала? Почему никогда не слышишь меня! Услышь меня, наконец… Ты должна знать… твой сын… маленький Миша… он должен умереть!
— Что ты говоришь? — полушепотом вскрикнула Маша.
Ее душа встала и направилась к ней, как неумолимый обвиняющий рыжий Демон.
Написанный на запрестольной стене алтаря, снабженный грифоном и книгой Евангелист Иоанн, скопированный Васнецовым с киевского профессора психиатрии Сикорского, с любопытством взглянул на нее, оценивая Машино самоочевидное раздвоение личности.
— Прими это! Он должен умереть! — слова страшного рыжеволосого Демона стали стальными капканами.
— Перестань! Отпусти меня…
— Он должен… должен… Убей его!
— Нет, нет, — заплакала Маша, вырываясь — пытаясь снова вырвать из сердца свою душу, заткнуть ее.
— Дай ему умереть… Убей его! — закричал рыжий Демон.
— Я не верю! Ты — не я! Отпусти меня… — крикнула Киевица.
Она вырвалась из власти безумных и страшных навязчивых слов, побежала.
Двери собора сами распахнулись пред ней. На ступенях Владимирского, отчего-то не в силах попасть внутрь, сидел немолодой мужчина с черно-седой бородой и проломанной грудной клеткой.
Он угрюмо посмотрел на нее и снова погрузился в свои безотрадные мысли.
Споткнувшись о его взгляд, Маша полетела вниз со ступеней… и упала в осеннюю рыжую тишину.
Мистрисс Фей Эббот взяла круглый хрустальный шар — не обычный, а полый, наподобие аквариума. Ее худенькие обезьяньи, исчерченные татуировками ручки хватали серые сгустки тумана и бросали в круглый сосуд. Туман в шаре сплетался и двигался все быстрее и быстрее.
— Не сомневайся во мне, — сказала он. — Я потомок киевских волхвиц, за три столетия тебе не сыскать гадуницы сильней. Сам Киевский Демон приходил ко мне, желая узнать судьбу Трех Киевиц…