Донно ошарашенно развернулся — у стены, небрежно прислонившись плечом, стоял длинный белобрысый дядька.

— Забавно выглядишь, — сказал он. — Мелким ты был смешнее.

«Ты кто?» — хотел спросить Донно, но в это время мать зарыдала.

«Я не могу больше, — сказала она. — Я устала, не могу, пожалуйста, не трогай меня».

Донно застыл — запрещенные слова. Как бы ни было больно, так говорить было нельзя. Отец зверел, ненавидел, считал, что они нарочно прикидываются жертвами, чтобы пристыдить его.

Отец всегда был прав.

Нельзя было говорить, что неправ.

Донно рванул вперед, не раздумывая, вообще не думая ни о чем — только чтобы успеть встать между ними.

За дверью была мутная густая хмарь, в которой виднелись фигуры отца и матери. Донно, не останавливаясь, разрубил все наискось, едва не упав вперед.

Хмарь потемнела, расползлась клочьями, открывая бездонную черную глубину. В ней ничего не было. Никого и ничего.

Донно замер, чувствуя, как тает давно уже несуществующая фальката в руке. Как память возвращается. Он метнулся в одну сторону, в другую, пытаясь что-то нащупать, но тщетно.

«Я вижу или ослеп? Что это такое?»

Впереди, позади… вообще везде была только плотная и бесконечная тьма.

— Ну ты даешь, — пробормотал кто-то сзади, и слабый огонек зажженной сигареты осветил кривую улыбку Джека. — Я думал, разберешься со своими проблемами, наконец, а ты попал в дыру.

Он обошел Донно и спокойно пошагал дальше.

— Иди за мной, — бросил он через плечо.

Вопрос ребром

— Как ты думаешь, что это? — спросил Джек, небрежно обводя рукой окружающее.

На старой веранде пахло яблоками. Пучки трав под потолком раскачивались от слабого ветерка, проникавшего из сада сквозь открытую дверь.