Сны, замешанные на лекарствах

Новостям о сбежавшей ведьме Донно не очень-то удивился, особенно узнав, в каких обстоятельствах это произошло. Роберт вот обеспокоился, даже слишком.

— Слушай, — говорил он. — Давай я приеду?

— Куда ты приедешь? Ты что, с ума сошел? — оторопел Донно. — И как?.. ты же лечишься, не дергайся!

— Ты сможешь сам поставить защиту от ведьмы? Или подожди, я сейчас вызвоню курьера со складов, пусть тебе амулетов привезет… о бесово королевство, времени уже дохрена, не работают они… нет, давай я сам приеду, поставлю защиту, и…

— Угомонись! — рявкнул Донно, мимолетом удивляясь, как навязчивая забота, которой он сам часто грешил, действует на нервы.

— Чего угомониться? — заорал в ответ Роберт. — Она же к тебе придет! Мы как два больных старика тут лежим, ни хрена не сделать!

— Да почему ко мне? — прерывая поток ругательств, воскликнул Донно. — Тебя она отравить пыталась! Она поняла, что мы рядом. Или еще что, а теперь у нее другие цели, и…

— Какие на хрен цели? Какие цели у ведьмы могут быть? Она отомстит, как пить дать, припрется к тебе и укокошит во сне. Слушай, давай я ребятам позвоню, пусть приедут сторожить, у меня-то тут под дверью сидит один, мне хватит. А тебе…

— И мне хватит, — сказал Донно, успокаиваясь. — Придет, так придет, что теперь. Значит, судьба. Ладно, давай, утром созвонимся. Если будут новости, пиши.

Он нажал отбой, потом покосился на тумбочку рядом, где лежал пенал с лекарствами.

Донно не любил всякую «химию» — собственно, как и часть сильных целительских чар, от которых потом немилосердно болела голова.

Да и это искусственное спокойствие в разговоре с Константином — явно же сразу после «обеденных» таблеток. Поэтому Донно, нимало не сомневаясь, съел только часть приготовленных капсул и таблеток. Неловко кивнул, когда медсестра, забирая пустой пенал, похвалила его, как маленького. Оставшуюся часть спустил в унитаз.

Несмотря на это, сны все равно пришли. И ладно бы снова Джек, но темная дурнота увела его куда глубже и дальше…

Донно стоял перед приоткрытой дверью кабинета.

Эта была все та же самая дверь, с медной круглой ручкой. Отец, правда, давно уже не проверял сына на прочность, раскаляя медь докрасна, но Донно-подросток все равно ее ненавидел. Шрам с лица матери не сошел и, наверно, не сойдет никогда. Отец запретил обращаться ко врачу, и сам стянул края раны.

Вышло криво, и шрам уродливым неровным полукругом так и остался на ее лбу.

Донно было уже четырнадцать, и он понимал немного больше, чем несколько лет назад. Мысли о смерти все еще были с ним, успокаивая тихой прохладой, когда становилось совсем тоскливо.