По маминому лицу понятно, что она готова сорваться прямо сейчас, а папе, наоборот, хочется побыть подольше. Так что их «медовая ночь» не более чем компромисс, не устраивающий ни одну из сторон.
Скажите, мой конфидент, это и есть супружеская жизнь? Так живут взрослые? Уступают, довольствуются ополовиненной свободой?
О чем будут разговаривать мои скрытные родители, оставшись наедине? О лигурийско-провансальском течении и дельфинах, замеченных с «Ариона»? О маяке де ла Ревеллата и его проблесковом огне? А может, ни о чем, обо всем и о нас? Они поужинают на белой скатерти, а потом постелят ее на кровать и займутся любовью. Ежегодное перемирие, как в сочельник – канун Рождества?
Не знаю. И мне плевать. Я сижу на скамейке, в наушниках, пишу вам и слушаю
Перечитываю написанное.
Кажется, я слегка вздремнула.
Вокруг было спокойно, музыка меня убаюкала, и вдруг раздались крики.
Похоже, во дворе ссорятся: кто-то кричит, плачет.
Сходить посмотреть? Не хочу. Мне нет дела до разборок в клане Идрисси. Снова надеваю наушники, делаю громче, очень громко.
Наверное, я снова засыпаю.
* * *
Он перевернул страницу.
Открыл последнюю.
Дальше только чистые.