Код не понадобился, грузчики заблокировали дверь, оставив ее открытой. Корсо вообразил, что переезжает сама Клаудия… Он стал карабкаться по винтовой лестнице – скорее уж восемнадцатый век, чем девятнадцатый, – сталкиваясь со здоровяками, тащившими кучу упакованных предметов и рам. Корсо задумался, не подарил ли Собески одну из своих работ Клаудии. И тут же подавился невысказанным сарказмом. Неподходящий момент, чтобы пороть всякую чушь. Совсем неподходящий…

Он уже миновал третий этаж и продолжал подниматься, как вдруг через приоткрытую дверь заметил Клаудию собственной персоной. Сидя в гостиной на диване, с которого еще не сняли суконный чехол, она что-то набирала на мобильнике. В ясном зимнем свете ее профиль выделялся на фоне синего неба – штор на окнах еще не было – с четкостью и резкостью порезов бритвой на полотнах Фонтана́[81].

Корсо в восхищении замер. Упрямый выпуклый девичий лоб, прямой нос, словно изваянный в благословенную эпоху греческих скульпторов, идеально очерченные губы и, наконец, брови, которые могли бы показаться слишком заметными, но вместо этого возносили произведение в целом на вершину элегантности. Возможно, Клаудия обладала потрясающими человеческими качествами, волнующим прошлым, природным очарованием и чем угодно вдобавок, но на все это, вместе взятое, было плевать. Корсо околдовывала ее физическая красота.

Катрин Бомпар, когда рассуждала о любви – а с ней это случалось, как ни странно, довольно часто, – говорила: «Мужчины любят только то, что снаружи, а женщин интересует только то, что внутри. Нам нравится плод и его вкус. Они довольствуются кожурой».

Он решил прервать свое восхождение и сказал про себя, не отрывая глаз от Клаудии: Согласен на кожуру.

Заметив Корсо в приоткрытые створки среди снующих по лестнице грузчиков, она ему улыбнулась – вот уж чего он не ожидал.

Невольно он остановился на пороге, и Клаудия пошла ему навстречу. У нее был тот же потерянный взгляд, который он несколько раз замечал во время процесса. В глазах этой решительной адвокатессы и манипулятора порой как будто мелькало удивление человека, действующего наугад, колеблющегося между недоумением и неуверенностью.

Она пригласила войти, подтолкнула к гостиной и исчезла, чтобы приготовить чай. Все удивительнее и удивительнее.

Комната была небольшой, но он догадывался, что квартира очень просторная – возможно, даже двухуровневая. Все в высоту, а не в ширину. Пока мебель пребывала во временном беспорядке. Диван, комод, секретер… В каком-то старинном стиле, который он затруднялся определить.